Алхимия и спагирия
Вероятно, немалое число ученых-химиков — а также некоторые алхимики — не разделят наш взгляд на вещи. Но даже рискуя прослыть решительными сторонниками самых подрывных теорий, мы все же не побоимся развить здесь свою точку зрения, полагая, что у правды есть своя привлекательная сторона, и она, правда, даже обнаженная, предпочтительнее заблуждения в самой яркой упаковке.
Начиная с Лавуазье, все писавшие об истории химии сходятся на мнении, что теперешняя химия происходит непосредственно от древней алхимии. Или, во всяком случае, они имеют общее происхождение. Поэтому якобы позитивные факты, лежащие в основе современной науки, добыты кропотливым трудом древних алхимиков.
Эта гипотеза, имеющая весьма относительный и условный характер, принята сегодня в качестве очевидной истины, так что алхимическая наука и весь ее фундамент как бы лишаются причины и оправдания своего существования. С почтенного расстояния, сквозь туман легенд и пелену веков она представляется чем-то неопределенным, расплывчатым, разреженным. Неясный фантом, обманчивый призрак, сказочная химера, допотопный вымысел, лженаука — такой она, в частности, рисуется одному небезызвестному профессору.
Но там, где требуются доказательства, где возникает нужда в фактах, эти авторы в качестве опровержения «претензии» герметиков выставляют ложную посылку. Они не доказывают, они вещают. Хорошо же, мы, в свою очередь, заверяем — и рассчитываем это доказать, — что ученые, чистосердечно принимающие и распространяющие эту точку зрения, заблуждаются либо по невежеству, либо из-за недостатка проницательности. Поняв изучаемые ими книги лишь отчасти, они приняли видимость за действительность. Скажем со всей определенностью, так как множество образованных людей вполне искренне, по-видимому, ошибаются на этот счет, что на самом деле предшественницей современной химии была древняя спагирия, а вовсе не герметическая наука как таковая. Спагирию от алхимии отделяет глубокая пропасть, что мы попытаемся показать, насколько это возможно, не переходя дозволенных границ. Мы надеемся разобрать проблему довольно глубоко и представить достаточно данных Для подтверждения своей мысли, демонстрируя, кроме всего прочего, химикам, не страдающим предвзятостью, свою добросовестность и стремление к истине.
В средневековье — по-видимому, даже в античной Греции, если верить Зосиме и Останесу, — в химии существовали как бы две ступени, два I подхода — спагирический и архимический. Эти две отрасли единого экзотерического искусства зачастую смешивали. Металлурги, ювелиры художники, мастера по керамике, витражисты, красильщики, винокуры эмальеры, горшечники и т.д. должны были, как и аптекари, обладать достаточными знаниями в области спагирии, и в процессе своей профессиональной деятельности они эти знания пополняли. Архимики же составляли среди древних химиков специальную, более узкую и более ] тайную категорию. Они преследовали более или менее схожие с алхимиками цели, однако использовали при этом сугубо химические средства и материалы. Превратить одни металлы в другие, получить золото и серебро из обычных минералов и солей металлов, перевести содержащееся в серебре золото и содержащееся в олове серебро из потенциального состояния в реальное и выделить их смеси — вот чего добивались архимики. По сути дела, они были спагириками, от квинтэссенций животного происхождения и растительных алкалоидов переключившимися на царство минералов. Средневековые законы запрещали без особого разрешения ставить у себя дома печь и владеть химической посудой, но по окончании трудового дня многие ремесленники втайне изучали химические процессы и ставили опыты по чердакам и подвалам. Они посвящали себя маленьким частностям, по несколько презрительному отзыву алхимиков, которые полагали, что подобного рода побочные явления недостойны истинного Философа. Ничуть не умаляя заслуг спагириков, заметим, что даже самые удачливые из них нередко получали весьма сомнительную выгоду от своих экспериментов, и способ, поначалу успешный, мог впоследствии ни к чему не приводить или давать весьма неопределенные результаты.
Однако несмотря на свои заблуждения — или как раз благодаря им — архимики передали сперва спагирии, а через нее и современной химии все те данные, все те методы и операции, в которых эта последняя нуждалась. Эти люди, стремящиеся до всего докопаться, все узнать, по сути дела были родоначальниками прекрасной и совершенной науки, которую они снабдили верными наблюдениями, сведениями об изученных реактивах, искусными приемами, с большим тщанием разработанными методиками. Низко поклонимся этим первопроходцам, первооткрывателям, великим труженикам и никогда не будем забывать того, что они для нас сделали.
Однако алхимия, повторим еще раз, не имеет к этому никакого отношения. Иногда, правда, герметические писания, неправильно истолкованные не посвященными в их тонкости исследователями, служили косвенной причиной случайных открытий. Так, Блез де Виженер возгонкой росного ладана получил бензойную кислоту, Бранд, отыскивая алкагест в моче, выделил фосфор, а Василий Валентин — авторитетный Адепт, не пренебрегавший спагирическими опытами, — установил состав солей сурьмы и изготовил рубиновый коллоидный раствор золота. Так, Раймонд Луллий получил ацетон, Кассий — золотой пурпур, Глаубер — сульфат натрия, а Ван Гельмонт доказал существование газов. Но кроме Луллия и Василия Валентина, все эти ученые, которых совершенно зря причисляют к алхимикам, были обыкновенными архимикам-и или спагириками. Поэтому прав знаменитый Адепт, автор классического труда, когда говорит: «Если бы отец Философов Гермес воскресил сегодня изощренного Гебера или глубокомысленного Раймонда Луллия, наши вульгарные химики не только не признали бы их Философами, но даже не приняли бы их в число своих учеников, потому что те ничего не смыслили во всех этих перегонках, циркуляциях, прокаливаниях и других бесчисленных операциях, которые наши пошлые химики изобрели только потому, что превратно поняли аллегорический язык герметических писаний».
К герметическим книгам с их замысловатым стилем, кабалистическими выражениями многие относятся с пренебрежением. Несмотря на предупреждения и настойчивые просьбы их авторов, в этих книгах упрямо вычитывают обыденный общепринятый смысл. Людям невдомек, что эти тексты предназначены для посвященных, и для их адекватного понимания необходим тайный ключ, а чтобы его обрести, требуется предварительная работа. Разумеется, старые трактаты содержат если не всю полноту герметического знания, то по крайней мере его философию, его начала и искусство применять эти начала сообразно с естественными законами. Но если читатель не знает сокровенного значения терминов, не знает, например, что такое Ares (Арес)щ, чем он отличается от Aries (Овен) и что связывает его с Aries, Arnet и A Wait — странными словами, которые намеренно употребляют в таких работах, то он либо абсолютно не поймет, либо неизбежно впадет в заблуждение. Не следует забывать, что мы имеем дело с эзотерической аукой. Следовательно, сообразительности, хорошей памяти, трудолюбия, внимательности даже вкупе с сильной волей недостаточно, чтобы овладеть этим предметом. «Жестоко ошибаются те, — пишет Николя Гроспарми; — кто сами ничтоже сумняшеся решают, будто наши книги созданы для них. Мы предназначили их лишь для приверженцев нашей философской школы». Батсдорф в начале своего трактата из сострадания предупреждает читателя в следующих выражениях: «Всякий осмотрительный человек! прежде должен, если это в его силах, приобрести Знание, то есть усвоить основы нашей науки и ее методы. В противном случае ему не следует идти дальше и бездумно тратить свое время и состояние. Прошу всех, кто прочтет эту маленькую книжку, поверить моим словам. Повторяю -еще раз, никто не обучится нашей благородной науке по книгам, туn надобно либо божественное откровение — посему наше Искусство нарекают божественным, — либо надежный и добросовестный учитель а так как благодать низошла на очень немногих, очень немногие могут этому искусству обучать». Анонимный автор XVIII в. приводит другие причины того, почему так трудно разгадать тайны, скрытые в герметических сочинениях: «Вот подлинная и основная причина того, — пишет он, — что природа не допускает в царские палаты многих философов, даже тех, кто обладает изощренным умом: с юных лет совращенные логическими и метафизическими выкладками, обманутые книжными химерами, они вообразили себе, что это искусство глубже и труднее любой метафизики, хотя в данном случае, как, впрочем, и во всех других, природа в своей непритязательности следует прямым и простым путем».
Так смотрят Философы на свои собственные сочинения. Неудивительно поэтому, что столько замечательных химиков сбились с правильного пути, втянувшись в споры о науке, усвоить самые элементарные понятия, которой они были не способны. И не окажем ли мы услугу неофитам, подвигнув их на размышление о великой истине, которой касается авторы сочинения О подражании Христу (кн. III, гл. II; 2), когда говорит о книгах, скрепленных печатью:
«Они могут передать слова, но они не передают духа. Они говорят красиво, но если Ты, Господи, безмолвствуешь, они не воспламеняют сердца. Они дают нам букву. Ты же нам открываешь смысл. Они говорят о тайнах, Ты же открываешь понимание всего того, что сокрыто… Они указывают нам путь. Ты же даешь силы на то, чтобы этот путь пройти».
Для наших химиков это — камень преткновения. Если бы наши ученые уяснили себе язык древних алхимиков, им бы открылись практические законы учения Гермеса, и философский камень давно бы перестал считаться выдумкой.
Ранее мы утверждали, что алхимики основывали свои работы на герметических представлениях — в своей, разумеется, интерпретации — и именно благодаря этим представлениям стали возможны опыты, приведшие к плодотворным чисто химическим результатам. Так были получены кислоты, которыми мы сегодня пользуемся, а действием этих кислот на металлические основания — ряд известных нам солей. При взаимодействии этих солей либо с другими металлами, щелочами или углеродом, либо с сахарами и жирными соединениями химики вновь выделяли основные элементы, которые прежде вводили в реакции. Все эти операции и способы их проведения ничем не отличаются от тех, что обычно используют в лабораториях. Однако некоторые исследователи пошли много дальше: они так расширили возможности химии, что их результаты многим кажутся сомнительными, а то и просто мнимыми. Действительно, их методы описаны неполно и покрыты чуть ли не такой же завесой тайны, как и Великое Делание. Намереваясь помочь всем изучающим подобные вопросы, мы остановимся на них подробнее и покажем, что методики этих суфлеров воспроизводятся значительно лучше, чем можно было ожидать. Да простят нам эти откровения наши братья Философы, на снисходительность которых мы рассчитываем. Наша обязанность соблюдать тайну касается исключительно алхимии, мы же не будем выходить за пределы собственно спагирии, поэтому ничто не мешает нам выполнить свое обещание и на вполне реальных и поддающихся проверке фактах доказать, что современная химия всем обязана спагирикам и архимикам, и ничем, абсолютно ничем — герметической Философии.
Простейший алхимический прием заключается в использовании энергичных взаимодействий — кислот со щелочами, — чтобы при вскипании происходило соединение чистых частиц с необратимым образованием новых веществ. Таким способом, отталкиваясь от металла, близкого к золоту — Предпочтительно от серебра, — можно получить небольшое количество Драгоценного металла. Приведем для примера простейшую операцию, за Успех которой при строгом следовании нашим указаниям мы ручаемся.
Высокую тубулярную реторту на треть объема заполните чистой азотной кислотой. Поместите реторту, соединив ее с трубкой для вывода газа, в песчаную баню. Работать следует в лабораторном вытяжном шкафу, осторожно нагрейте содержимое реторты, не доводя кислоту до кипения, выключите огонь, откройте пробку и введите в реторту небольшое количество самородного или очищенного серебра, не содержащего следов золота. Когда перестанет выделяться перекись азота и поверхность жидкости успокоится, поместите в реторту вторую порцию чистого серебра. Повторите эту операцию медленно вплоть до того момента, когда закипание жидкости и выделение красных паров будет происходить не так бурно — это показатель скорого насыщения. Больше ничего не добавляйте, подождите полчаса, потом осторожно перелейте светлый еще горячий, раствор в химический стакан. На дне реторты вы увидите небольшой осадок в виде мелкого черного песка. Промойте его теплой дистиллированной водой и поместите в фарфоровую чашку для выпаривания. Опытным путем вы убедитесь, что осадок не растворим ни в соляной, ни в азотной кислоте. Царская водка растворяет его с образованием красивого желтого раствора, очень схожего с раствором треххлористого золота. Разбавьте его дистиллированной водой. Добавив цинк, вы получите в осадке аморфный очень тонкий матовый красно-коричневый порошок, точно такой же, какой при подобных обстоятельствах дает самородное золото. Этот рассыпчатый порошок хорошенько промойте, а затем высушите. После прессования на стекле или мраморе он превратится в блестящую плотную пластинку, ярко-желтую в отраженном свете, зеленую на просвет, по виду и простейшим свойствам соответствующую чистейшему золоту.
Вы можете повторить операцию сколько угодно раз, увеличивая первоначально небольшое количество осадка. В этом случае используйте светлый раствор нитрата серебра, разбавленный первичными промывными водами. Восстановите металл с помощью цинка или меди. По окончании восстановления промойте осадок большим количеством воды. Высушите порошкообразное серебро и используйте его для вторичного растворения Таким образом, у вас будет достаточно продукта, чтобы с помощью анализа убедиться, что вы действительно получили золото, даже если предположить, что следы золота содержались в исходном серебре.
Но на самом ли деле столь легко доступное, хотя и в небольших количествах, простое вещество — золото? Чистосердечно ответим «нет» или, по крайней мере, «еще нет». Внешне и даже по многим свойствам, в томя числе химическим, оно и впрямь аналогично золоту, однако плотность -одно из основных физических свойств — у него другая. Такое золото легче самородного, хотя и тяжелее серебра. Мы можем рассматривать его не как серебро в более или менее стабильном аллотропическом состоянии, а как молодое рождающееся золото {or naissant). Впрочем, новообразованный металл способен при усадке приобретать и сохранять плотность выше, чем у зрелого металла. Архимики владели способом, который придавал рождающемуся золоту свойства золота зрелого; они называли этот процесс созреванием (maturation) или упрочением (affermissement), и мы знаем, что основным его катализатором является ртуть. В некоторых древних латинских манускриптах этот процесс именовали также confirmation (закрепление).
Нам не составит труда сделать несколько полезных и важных замечаний относительно данной операции и показать, на каких философских посылках основывается непосредственное получение металла. Мы могли бы указать несколько способов увеличить выход реакции, но тогда нам пришлось бы перейти рамки, которые мы для себя предусмотрели. Поэтому пусть исследователи разработают эти способы сами — с учетом экспериментальных данных. Мы лишь приводим факты, а выводы предоставляем делать современным алхимикам, спагирикам и химикам.
В алхимии существуют и другие методики, чьи результаты служат доказательством определенных философских положений. Они позволяют разложить металлические вещества, которые долгое время считались простыми. Эти приемы, хорошо известные также и алхимикам, хотя те и не прибегают к ним в Великом Делании, заключаются в выделении одного из двух компонентов металла — Серы или Ртути.
Герметическая философия учит, что сами вещества друг на друга не действуют, активную роль в данном случае выполняют духи веществ. Это они, духи, природные агенты, вызывают в недрах материи наблюдаемые нами изменения. Эксперимент, однако, подсказывает нам, что соединение простых веществ — процесс временный и легко обратимый. Это справедливо для всех солей, а также для сплавов, некоторые из которых распадаются на элементы при простом плавлении. При этом металлы, входившие в состав сплава, сохраняют свои собственные характеристики, отличные от свойств сплава. Одно ясно, какую важную роль могут играть духи веществ при выделении Серы (Soufre) или Ртути (Mercure) из металла, коль скоро известно, что лишь они способны разорвать прочную связь соединяющую эти два начала.
Необходимо, однако, уяснить, что древние обозначали общим и достаточно неопределенным термином духи.
Для алхимиков духи соответствуют вполне реальным, хотя с физической точки зрения почти нематериальным тонким влияниям. Духи влияют на подверженные их действию вещества таинственным, необъяснимым непостижимым, но эффективным образом. Одним из таких герметических духов является лунный свет.
Представления алхимиков более конкретные и вещественные. Древние химики объединяют в один разряд все простые и сложные, твердые и жидкие вещества, лишь бы они были летучи (volatile). Это свойство, позволяющее осуществить их полную возгонку (entierement sublimables). Металлы металлоиды, соли, углеводороды, другие классы веществ поставляют алхимикам целую когорту духов: ртуть, мышьяк, сурьму и некоторые их производные, серу, аммонийную соль, спирт, эфир, растительные масла и т.д.
Серу из металла лучше всего выделять возгонкой. Приведем для сведения несколько примеров.
Растворите чистое серебро описанным ранее способом в горячей азотной кислоте, затем разбавьте раствор горячей дистиллированной водой. Слейте светлую жидкость, чтобы в случае необходимости отделить небольшой черный осадок, о котором мы прежде упоминали. Пусть жидкость остынет в темноте, потом постепенно прилейте раствор хлористого натрия или чистую соляную кислоту. Хлористое серебро выпадает на дно сосуда в виде белой творожистой массы. Через сутки слейте подкисленную воду, то есть верхний слой жидкости, быстро промойте осадок холодной водой и дайте ему самому высохнуть без доступа света. Затем взвесьте соль серебра и хорошенько смешайте ее с тройным количеством чистого хлористого аммония. Введите всю массу в высокую стеклянную реторту с таким расчетом, чтобы смесь солей лишь прикрывала дно. Несильно подогрейте песчаную баню на огне и постепенно увеличьте температуру. Когда температура достигнет определенной отметки, аммонийная соль поднимется и покроет твердым слоем свод и горлышко сосуда. Можно подумать, что белоснежный, изредка желтоватый слой не содержит ничего другого. Осторожно разрежьте стекло, извлеките белое возогнанное вещество и растворите его в холодной или горячей дистиллированной воде. По окончании растворения вы обнаружите на дне очень мелкий ярко-красный порошок. Это часть серебряной или лунной Серы (soufre d’argent, ou soufre lunaire), отделившаяся от металла и поднявшаяся вместе с аммонийной солью в процессе возгонки; операция, несмотря на кажущуюся простоту, протекает отнюдь не гладко. Она требует большой сноровки и большой осторожности при ее осуществлении. Прежде всего следует избежать плавления солей, дабы не потерять половину, а то и больше металла. Однако если температура будет недостаточной, чтобы масса сделалась подвижной, возгонки не произойдет. Кроме того, сразу после начала возгонки хлористое серебро, само по себе обладающее большой проникающей способностью, приобретает при контакте с аммонийной солью такую едкость, что проходит через стеклянные стенки реторты. Очень часто в момент образования паров реторта трескается, и аммонийная соль улетучивается наружу. Нельзя брать керамический, глиняный или фарфоровый сосуды, более пористые, чем стеклянный, тем более что надо постоянно следить за ходом процесса на случай, если потребуется вмешаться. Есть, таким образом, у этой методики, как и у многих других ей подобных, кое-какие чисто практические особенности, которые алхимики неукоснительно держат в тайне. Один из основных секретов заключается в том, что в смесь хлоридов помещают инертное вещество, способное придать массе вязкую консистенцию и воспрепятствовать ее разжижению. Это вещество не должно обладать восстановительными или каталитическими свойствами. Необходимо также, чтобы оно легко отделялось от caput mortuum. Некогда для этой цели использовали толченый кирпич или такие абсорбенты, как шлифовальный состав, пемза, размельченный камень и др. Однако из-за этих добавок сублимат оказывается грязным. Мы отдаем предпочтение выделенному из иудейской смолы продукту, лишенному какого-либо сродства с хлоридами серебра и аммония. Сера получается чистая, и значительно облегчается сама процедура проведения опыта. Очень удобно то, что можно уменьшить осадок серебра и возгонку проводить несколько раз вплоть до полного выделения Серы. Остаток дальше не восстанавливается и, принимая вид мягкой серой податливой и жирной на ощупь массы, сохраняющей отпечаток пальца, быстро теряет половину от удельного веса ртути. Этот метод приложим также к свинцу. Свинец не так дорог и его соли не разлагаются на свету, поэтому отпадает необходимость работать в темноте, как, впрочем, и придавать массе вязкую консистенцию. Наконец, свинец более летуч, чем серебро, значит, выход красного возогнанного продукта будет больше, а время опыта меньше. Единственное неудобство этой операции заключается в том, что аммонийная соль образует с Серой свинца столь плотный и прочный солевой слой, что кажется, будто расплавить его можно лишь со стеклом. Поэтому отделить его без дробления — дело трудоемкое. Сам же красный экстракт оказывается покрыт ярко-желтым продуктом возгонки и он более грязный, чем в случае с серебром Следовательно, перед использованием его надо очистить. В зрелом состоянии он также менее совершенен — важное обстоятельство, если цель эксперимента — получение особого рода красок.
Металлы разнятся по своей реакции на химические агенты. Способ, применимый для серебра или свинца, не подходит для олова, меди, железа или золота. Более того, дух, способный извлечь Серу из одного металла может воздействовать на ртутное начало другого. В первом случае Ртуть задерживается, а Сера возгоняется, во втором — имеет место прямо противоположное. Отсюда различие методик и множество способов разложения металла. Определяющим фактором здесь является сродство веществ друг к другу, а также к духам других веществ. Известно, что серебро и свинец испытывают ярко выраженное взаимное влечение. Доказательство этому — содержащие серебро минералы на основе свинца. А так как сродство свидетельствует о глубинном химическом сходстве веществ, логично предположить, что в одних и тех же условиях один и тот же дух воздействует на эти металлы одинаковым образом. Это справедливо, в частности, для связанных очень большим сродством железа и золота. Мексиканские геологи, обнаружив ярко-красный песчаник, состоящий главным образом из окисла железа, заключали, что где-то рядом есть золото. Они рассматривали красную землю как некую образующую золото, наилучший показатель близости жилы. Факт этот, однако, достаточно странный, если учесть различие в физических свойствах этих металлов.) Золото — вообще самый редкий металл, а железо, естественно — самый распространенный, его можно встретить везде, не только в подземных месторождениях — а таких немало, — но и прямо на поверхности. Железо придает глине особый цвет — желтый, если оно находится в виде гидрата, или красный, если оно образует полуторную окись; этот цвет становится интенсивнее при обжиге (кирпичи, черепица, гончарные изделия). Самая распространенная, самая известная руда — железный колчедан. На черную железистую массу в виде комков различной величины, твердых камней или рудных желваков можно натолкнуться в поле, у обочины дороги, на известковых почвах. Дети в деревнях любят играть с лучистым колчеданом, который демонстрирует на изломе волокнистую кристаллическую и радиальную структуру. Иногда он включает в себя крупинки золота. Метеориты, в основном представляющие собой застывшие расплавы железа, доказывают, что межпланетные глыбы, от которых они оторвались, также большей частью состоят из железа. Железо в усвояемой форме входит в состав некоторых растений (пшеницы, кресс-салата, чечевицы, фасоли, картофеля). Человек и позвоночные животные именно железу и золоту обязаны красной окраской своей крови: активным компонентом гемоглобина являются как раз соли железа. Они столь необходимы для жизнедеятельности организма, что медицина и фармакопея рекомендуют впрыскивать в истощенную кровь металлсодержащие соединения, способствующие ее восстановлению (пентонат и карбонат железа). В народе сохранился обычай пить железистую воду, настоенную на ржавых гвоздях. Кроме того, железо и его соли могут окрашивать в самые различные цвета, от фиолетового — цвет чистого металла — до ярко-красного, который соли железа придают кремнезему в рубинах и гранатах.
Немудрено, что алхимики взялись за изучение соединений железа, дабы выделить компоненты красок. Этому благоприятствовала легкая, в один прием, экстракция серной и ртутной составляющих данного металла. Зато немыслимо трудно вновь соединить эти элементы, которые даже в чистом виде энергично препятствуют всем попыткам образовать из них новое вещество. Мы не станем касаться решения этой проблемы, так как наша цель лишь доказать, что алхимики всегда манипулировали только с химическими материалами и использовали только химические приемы и методы. При спагирической обработке железа для преодоления силы сцепления прибегают к бурной реакции с кислотами, обладающими сродством с металлами. Обычно при этом берут железистый колчедан или металлические опилки. В последнем случае необходимо принимать особые меры предосторожности. Колчедан же достаточно тонко размельчить, и порошок при сильном перемешивании один-единственный раз раскалить на огне докрасна. Охладив, порошок вводят в широкую колбу с четырехкратным (по весу) количеством царской водки, после чего содержимое колбы доводят до кипения. Через час или два ему дают отстояться, жидкость декантируют, а на оставшуюся массу выливают равное количество царской водки, которую кипятят, как и в предыдущем случае. Кипячение и декантацию продолжают до тех пор, пока колчедан на дне сосуда не побелеет. Экстрагированные фракции собирают вместе и фильтруют через стекловолокно, а затем концентрируют, медленно отгоняя из реторты жидкость. Когда остается примерно треть первоначального объема, в реторту по частям наливают некоторое количество чистой серной кислоты при 66° (60 г на полный объем вещества, экстрагированного из 500 г колчедана). Затем отгоняют все досуха и, сменив приемник, постепенно повышают температуру. Сначала отгонятся красные, как кровь, маслянистые капли — это серная краска. Потом на своде и горлышке сосуда начинает осаждаться очень красивый кристаллический пух. Это самая что ни на есть соль Ртути — некоторые алхимики называют ее витриольной ртутью {mercure de vitriol), — которую без труда переводят в жидкую Ртуть железными опилками, негашеной известью или безводным карбонатом калия. Растирая кристаллы на медном бруске, можно убедиться, что сублимат действительно содержит Ртуть железа: сразу же образуется амальгама, и металл становится как бы посеребренным. Железные стружки образуют не красную, а золотистую Серу и немного — очень немного — возогнанной Ртути. Способ тот же самый, с той лишь разницей, что в предварительно нагретую царскую водку нужно бросать по щепотке стружек и каждый раз ждать, пока кипение не утихнет. Желательно перемешивать содержимое сосуда у самого дна, чтобы стружки не слипались. После фильтрации и восстановления половины продукта добавляют — понемногу, так как реакция идет очень бурно, с резким вскипанием — серную кислоту, по весу равную половине концентрированной жидкости. Это самый опасный момент, так как реторта часто взрывается или трескается в месте контакта с кислотой.
Мы больше не будем описывать реакцию с железом, полагая, что уже достаточно доказали свою точку зрения, и закончим изложение спагирических способов на примере с золотом — металлом, по единодушному мнению Философов, труднее всего поддающимся разложению. Спагирики часто говорят: золото легче изготовить, чем разрушить. Тут, однако, необходимо сделать одно небольшое замечание.
Ограничившись доказательством того, что алхимические исследования основываются на химических реалиях, мы не станем излагать открытым текстом, как изготовлять золото. Мы преследуем цель более высокого порядка и предпочитаем оставаться в области собственно алхимии, а не направлять читателя через буераки по заросшим колючим кустарником тропам. Методы, опирающиеся на химический принцип трансмутации, не имеют никакого отношения к Великому Деланию. Отметив это, вернемся к нашему предмету.
Старая спагирическая поговорка гласит: семя золота в самом золоте. Согласимся с этим при условии, что человек доподлинно знает, о каком золоте речь и как из обыкновенного золота извлечь его семя. Кому последнее неизвестно, тому остается лишь присутствовать при данном процессе: он удостоверится в его истинности, но никакой пользы для себя не почерпнет. Поэтому будьте внимательны, проводя следующую несложную операцию.
Растворите чистое золото в царской водке. В раствор налейте серной кислоты, по весу равной половине золота. Внешние изменения минимальные. Перемешайте раствор и перелейте его в нетубулярную стеклянную реторту, помещенную на песчаную баню. Нагрейте реторту на слабом огне, чтобы отгонка кислот протекала осторожно и без видимого кипения. По окончании отгонки, когда на дне в виде матово-желтой сухой и пористой массы появится золото, смените приемник и постепенно усильте пламя. Вы увидите, как поднимаются густые белые пары, поначалу легкие, а потом все более и более тяжелые. Первые конденсируются в красивое желтое масло, стекающее в приемник, вторые возгоняются, покрывая свод и низ горлышка мелкими кристалликами, напоминающими птичий пух. На ярком свету, например солнечном, их великолепный кроваво-красный цвет отливает рубином. Эти кристаллы, как вообще соли золота, быстро расплываются и при понижении температуры превращаются в желтую жидкость…
Мы не будем долее распространяться о возгонке. Сугубо алхимические частные приемы (Petits particuliers) нередко бывают ненадежны. Лучшие из них исходят из металлических веществ, экстрагированных указанными нами способами. Эти приемы в изобилии встречаются во множестве второразрядных работ и в манускриптах суфлеров. Для иллюстрации приведем лишь один такой прием (particulier), упоминаемый Василием Валентином и в отличии от других подкрепленный обстоятельными и надежными философскими посылками. В этом отрывке великий Адепт утверждает, что можно получить особую краску, соединяя Ртуть серебра и Серу меди посредством соли железа. «Что до Луны, — пишет он, — то и она содержит в себе устойчивого Меркурия и не улетучивается при соединении с огнем столь быстро, сколь другие несовершенные металлы, но выдерживает все пробы и испытания со всей очевидностию и также одерживает победы, и прожорливый Сатурн не может извлечь из нея никакой для себя выгоды. Венера, преданная любви, окрашена преизбыточно. Тело ея составлено из чистой тинктуры, ничем не отличной от состава самого роскошного металла и, по причине разноцветья, постепенно обретает красный оттенок. Но — и виной тому проказа плоти ея, — тинктура Венеры не способна к выживанию в таком несовершенном теле и вынуждена погибнуть вместе с ним. В самом деле, когда тело уничтожается смертью, душа не может в нем оставаться, ей приходится отделиться и улетучиться, ибо бытие ея разрушаемо и поглощаемо огнем. И тогда она, несовместимая с прежним местожительством, меняет его. Зато в теле устойчивом и неподвижном душа пребывает добровольно и с присущим постоянством. Устойчивая соль придает воинственному Марсу тело твердое, тяжелое и грубое, в коем, однако, пребывает душа благородная, и потому никто не может безнаказанно посягнуть на сего военачальника. Плоть его воистину плотна и неуязвима для ран. Если же могущественную его добродетель, путем смешения и слияния, соединить с устойчивостью Луны и красотою Венеры, то можно высвободить сладостную Музыку, которая оказывается ключом к напитанию лишенных хлеба и к возведению жаждущих на высочайшие ступени лествицы бытия. Так гнойная и влажная природа Луны может быть осушена огненно-знойной кровью Венеры, а великая чернота ея солью Марса смягчается». Среди архимиков, которые, взяв частицу золота в качестве затравки, тем или иным способом увеличивали его массу, назовем венецианского священника Пантея, Наксагора, автора Alchymia denudata (1715), де Лока, Дюкло, Бернара де Лабади, Жозефа ди Шесна (барона де Морансе, личного врача короля Генриха), Блеза де Виженера, Бардена из Гавра (1638), м-ль де Мартенвиль (1610), Ярдли, англичанина, который изобрел способ, права на который в 1716 г. были переданы лондонскому перчаточнику Гардену (Фердинанд Хокли сообщил об этом способе Сигизмунду Бакстрему, а тот в 1804 г. рассказал о нем в письме Санду), и, наконец, благочестивого филантропа святого Винцента де Поля, основателя конгрегации лазаристов {Peres de la Mission) (1625) и общины сестер милосердия {Sceurs de la Charite) (1634), и т.д. С вашего позволения, мы поподробнее остановимся на этой выдающейся личности и на его многим не известной оккультной работе.
Известно, что на пути из Марселя в Нарбонн Винцент де Поль был схвачен берберскими пиратами и пленником увезен в Тунис. Ему тогда было двадцать четыре года. В Тунисе ему удалось вернуть в лоно Церкви своего последнего хозяина, вероотступника. Винцент де Поль возвратился во Францию, потом жил в Риме, где папа Павел V встретил его с большими почестями. Начиная с этого времени он занялся основанием благотворительных учреждений. Обычно, однако, не упоминают, что Отец найденышей {Рeге des enfants trouves), как прозвали его при жизни, в плену обучился архимии. Этим, без всякого чудодейственного вмешательства, объясняется то, что великий апостол христианского милосердия имел средства для осуществления множества филантропических предприятий. Впрочем, он был человек практического склада, расчетливый, решительный, добросовестный, отнюдь не витающий в облаках и не склонный к мистицизму, но под суровой маской деятельного, твердо стоящего на ногах честолюбца таилось глубокое человеколюбие.
Сохранилось два очень показательных письма, свидетельствующих о его химических занятиях. Первое, адресованное де Коме, адвокату при городском уголовном суде Дака, было опубликовано несколько раз и тщательно разобрано Жоржем Буа в его Оккулътистской опасности (Paris, Victor Retaux, s.d.). Оно написано в Авиньоне и датировано 24 июня 1607 г. Процитируем этот довольно длинный документ, начиная с того места, где Винцент де Поль, закончив свою миссию в Марселе, готовится отправиться в Тулузу: «…Я решил было ехать по суше, — пишет он, — но один дворянин, с которым я жил, уговаривал меня плыть с ним морем до Нарбонна, чтобы сэкономить время. Себе на беду я согласился. Дул попутный ветер, и мы в тот же день добрались бы до Нарбонна, от которого нас отделяло пятьдесят лье, но по Божьему попущению три турецких парусных судна, курсировавших вдоль Леонского залива (чтобы захватить лодки из Бокера, где проходила ярмарка, как считают, самая замечательная во всем христианском мире), погнались за нами и с такой яростью нас атаковали, что двое или трое из наших были убиты, остальные ранены. Меня тоже ранило, эта рана не даст мне покоя до конца моих дней. Нам пришлось сдаться этим свирепым как тигры негодяям. Полные злобы, они тут же зарубили насмерть нашего капитана за то, что потеряли в бою одного из своих главарей, не считая еще четырех-пяти висельников. Потом, кое-как перевязав нам раны, они опутали нас канатами и снова занялись грабежом. Впрочем, тех, кто сдавался без боя, они, обобрав до нитки, отпускали. Примерно через неделю, нагрузившись чужим добром, они взяли курс на Берберию, где без дозволения султана устроили себе логово. Там они выставили нас на продажу, заявив, будто пленили нас на испанском корабле, иначе нас освободил бы французский консул, который по поручению нашего короля следил за тем, чтобы французы могли беспрепятственно торговать в этой стране. Обставлена наша продажа была следующим образом: нас раздели догола, каждому вручили по паре штанов и льняной рубахе, и мы пять-шесть раз обошли Тунис, город, куда они приехали нас продавать. Потом нас потащили на корабль, чтобы показать, что мы можем есть, а значит, наши раны не смертельны. Затем нас привели на площадь, где торговцы выбирали нас, как лошадь или быка. Они открывали нам рот, чтобы осмотреть зубы, ощупывали бока, проверяли раны; мы должны были ходить и бегать, таскать тяжести, Драться друг с другом, чтобы показать, какие мы сильные, и подвергаться множеству разных грубостей.
Сначала меня продали одному рыбаку, но тот вскоре был вынужден от меня отделаться, так как я был не в ладах с морем. От него я попал к старику-врачу, знатоку спагирии, искусному извлекателю квинтэссенции, человеколюбивому и сговорчивому, который, по его словам, пятьдесят лет трудился над получением философского камня, и хотя с камнем у него ничего не вышло, он значительно преуспел в разного рода трансмутациях металлов. Он часто на моих глазах сплавлял золото с серебром, делал из сплава тонкие пластинки, насыпал на пластинку слой какого-то порошка затем укладывал новую пластинку, снова насыпал порошок и все это помещал в тигель или сосуд для плавки драгоценных металлов. Потом он сутки держал сосуд на огне, а когда открывал его, оказывалось, что серебро превратилось в золото. Чаще же он превращал ртуть в серебро, которое продавал, а деньги жертвовал бедным. На меня возлагалось поддерживать огонь в десяти-двенадцати печах, что, благодарение Богу, было для меня скорее удовольствием, чем работой. Старик очень меня любил, ему нравилось беседовать со мной об алхимии и еще более — о своей вере, к которой он старался меня привлечь, обещая передать мне большие богатства и все свои знания. Бог же всегда питал во мне надежду, что я смогу обрести свободу, вознося прилежные молитвы Христу и деве Марии, которой я единственно обязан своим освобождением. Надеясь и твердо веря, что я еще вас увижу, я приступил к своему хозяину с настоятельной просьбой научить меня лечить камни в почках, в чем он был большой мастак. Он меня научил, как готовить и соединять ингредиенты… Я жил у старика с сентября 1605 года до августа следующего, потом его заставили поехать к султану, но из этого ничего не вышло: по дороге мой хозяин с тоски умер. Он оставил меня своему племяннику, форменной обезьяне, который перепродал меня сразу после смерти дяди, прослышав, что де Брев, посол короля в Турции, прибыл с распоряжением от султана немедленно отпустить на свободу рабов-христиан. Меня купил ренегат родом из Ниццы, который, казалось бы, должен был относиться ко мне враждебно. Он увез меня в свой темат (так называют имение, которое арендуют у властей, так как народ тут ничего не имеет, все принадлежит султану), в горы, в жаркую пустынную местность».
Обратив этого человека, Винцент десять месяцев спустя отправился вместе с ним на родину. «Мы уплыли на челноке, — пишет Винцент, — и двадцать восьмого июня прибыли в Эг-Морт, а вскоре после этого — в Авиньон, где вероотступника, стоявшего в церкви св. Петра со слезами на глазах и с комком в горле, публично во славу Господа и в назидание всем христианам принял монсеньор вице-легат. Монсеньор оказал мне честь, выказав мне любовь и обласкав за те алхимические тайны, которые я ему открыл и которые, по его словам, имеют для него большее значение, чем si io gli j avessi dato un monte di oro ведь он всю жизнь бился над их разгадкой, и нет теперь для него большей радости… — Винцент Деполь».
Во втором письме с отметкой «январь 1608 г.», посланном из Рима тому е адресату рассказывается, как Винцент де Поль обучал авиньонского вицелегата, у которого он был в большой чести из-за своих спагирических успехов. <(g общем, я по-прежнему в Риме и продолжаю свои занятия, в чем меня поддерживает монсеньор, который выказывает любовь ко мне и желает продвинуть меня по службе после того, как я продемонстрировал ему массу любопытных вещей, каким научил меня старик-турок, мой хозяин в Тунисе. Среди них первый, но не окончательный вариант зеркала Архимеда, искусственная пружина, заставляющая говорить голову мертвеца, которой этот презренный человек обольщал народ, утверждая, что их бог Магомет через эту голову сообщает о своей воле, и тысяча других замечательных хитростей. Мой господин ревниво оберегает все эти тайны и не хочет, чтобы я заговаривал о них с кем-нибудь еще. Он один желает слыть сведущим в таких опытах и несколько раз показывал их его святейшеству и кардиналам».
Несмотря на недоверие к алхимикам и их науке, Жорж Буа признает, что искренность автора писем и подлинность его опытов не вызывает сомнения. «В отличие от ученых, — пишет Буа, — повествующих лишь о своих собственных экспериментах и занятых доказательством своей правоты, Винцент де Поль — свидетель надежный и незаинтересованный, который рассказывает о том, что неоднократно видел своими глазами. Да, он заслуживает доверия, но он человек, а человеку свойственно ошибаться. Он мог ошибиться и принять за золото сплав золота и серебра. Так, собственно, мы и склонны были бы думать, опираясь на современные воззрения и на перенятый со школьной скамьи обычай считать трансмутацию металлов выдумкой. Однако по зрелом размышлении ошибку придется исключить. В письме ясно говорится, что алхимик расплавлял вместе золото и серебро. Так он получал ламинированный сплав из нескольких слоев, разделенных порошком, состав которого не уточняется. Это не порошок философского камня, хотя и обладает одним из его свойств: он производит трансмутацию. Сплав сутки нагревают, и серебро, входящее в состав сплава, превращается в золото. Это золото продают, и всю oпeрацию повторяют. Надо сказать, что металлы определяются очень точно,! Невероятно, чтобы при частом повторении эксперимента и продаже золота купцам столь вопиющая ошибка прошла бы незамеченной. В ту пору в алхимию все верили. Ювелиры, банкиры, купцы прекрасно отличали чистое золото от сплавов золота с другими металлами. Со времени Архимеда все научились распознавать золото по удельному весу. Князья чеканившие монету, могли обмануть своих подданных, но не искусных пробирщиков и банкиров с их весами. Нельзя было не-золото выдать за золото. В 1605 г. в Тунисе, одном из наиболее крупных центров международной торговли, обмануть было так же трудно и опасно, как сегодня в Лондоне, Амстердаме, Нью-Йорке или Париже, где большие платежи золотом осуществляются в слитках. Таковы, на наш взгляд, наиболее веские доводы в поддержку мнения алхимиков об истинности трансмутации».
Этот исключительно алхимический процесс похож на тот, какой 1 описывает в своей книге Пантей — под именем Воархадумии (Voarchadu-mie), — называя получившееся золото золотом двух цементаций. Но Вин-цент де Поль дал лишь описание процесса, не приводя порядка операций и методики работы. Тот, кто сегодня захотел бы его произвести, даже превосходно зная, что за цемент тут используется, потерпел бы неудачу, так как цемент подействует лишь на серебро, а золото, способное трансмутировать сплавленное с ним серебро, надо еще получить. Без предварительной обработки золото в электруме останется инертным и не передаст серебру свойств, которых в естественном состоянии лишено само. В спагирии эта предварительная обработка носит название активации (exaltation) или трансфузии (transfusion), и ее осуществляют с помощью специального цемента, который укладывают слоями (stratification). Первый и второй цемент разные, отсюда понятно, почему Пантей говорит о двух цементациях.
Секрет активации, без знания которого все усилия будут напрасны, заключается в интенсификации — однократной или постепенной — цвета чистого золота посредством Серы несовершенного металла, как правило меди. Путем химической трансфузии медь передает драгоценному металлу свою собственную кровь (son propre sang). Пересыщенное цветом золото становится красным, как коралл, и благодаря минеральным духам (esprits mineraux), в процессе работы выделенным из цемента, передает Ртути серебра недостающую ему Серу. Избыточная Сера передается постепенно под действием тепла. Операция занимает от двадцати четырех до сорока часов в зависимости от сноровки экспериментатора и рабочих количеств вещества. Большое значение имеет режим нагрева — нагрев должен быть постоянным и довольно сильным, но до плавления дело доводить не следует. Если нагрев будет выше допустимого, серебро улетучится, а золото потеряет Серу, которая недостаточно сильно с ним связана.
И наконец, третья операция, которую нарочно опускают в описаниях, так как знающий алхимик не нуждается в особом напоминании, состоит в очистке выделенных веществ, их плавлении и купелировании. Осадок золота оказывается меньше, причем потеря веса обычно составляет от пятой до четвертой части серебра в сплаве. Тем не менее, способ этот очень выгоден.
Скажем попутно, что красно-коралловое золото, полученное одним из рекомендованных способов, может трансмутировать некоторое количество серебра (примерно четверть своего веса) непосредственно, то есть без последующей цементации. И так как невозможно заранее определить коэффициент золотообразования, эту трудность обходят, расплавляя золото вместе с тройным количеством серебра (так называемое квартование) и подвергая обработке ламинированный сплав.
Отметив, что активация в результате поглощения некоторого количества металлической Серы Ртутью золота приводит к значительно более яркой окраске металла, уточним, как, собственно, это происходит. Решающий фактор тут — способность солнечной Ртути удерживать часть чистой Серы при разложении прежде образованного сплава. Так, выделенное из расплава с медью золото всегда в какой-то мере сохраняет окраску {тинктуру, teinture) последней. При многократном повторении операции цвет золота становится интенсивным, после чего оно может передать избыточную окраску родственному металлу — серебру.
Опытный химик, замечает Наксагор, знает, что золото, очищенное двадцать четыре и более раз сульфидом сурьмы, приобретает замечательные цвет, блеск и тонкие свойства. Но в отличие от случая с медью часть металла теряется, так как при очистке Ртуть золота частично переходит к сурьме, в результате Сера оказывается в избытке, и весовое соотношение нарушается. Поэтому данный способ пригоден разве лишь для того, чтобы удовлетворить свое любопытство.
Золото можно активировать, предварительно расплавив его с тройным количеством меди, а потом сплав в виде опилок разложив в кипящей азотной кислоте. Этот способ, пусть трудоемкий и дорогостоящий из-за использования большого количества кислоты — один из самых лучших и надежных. Однако если при плавлении золота и меди вовремя применить сильный восстановитель, операция значительно упростится: не будет потерь вещества и работать станет легче, хотя и в этом случае эксперимент повторяют несколько раз. Изучив различные варианты, исследователь сможет избрать самые лучшие, самые эффективные. Так, ему будет достаточно обратиться к Сере, извлеченной непосредственно из свинца, придать ей не очищая, восковую консистенцию и ввести в расплавленное золото которое вберет в себя чистую часть Серы; но он может избрать железо, к Сере которого золото проявляет наибольшее сродство.
Но довольно об этом. Теперь тот, кто хочет, пусть приступает к эксперименту. Каждый волен оставаться при своем мнении, волен следовать нашим советам или пренебрегать ими — нам все равно. Мы лишь повторим еще раз, что ни одна из операций в этой главе не имеет никакого отношения к традиционной алхимии, их и сравнивать с алхимическими нет смысла. Толстая стена разделяет две науки, непреодолимое препятствие для тех, кто усвоил химические приемы и методы. Мы никого не хотим огорчать, но вынуждены заявить, что спагирику никогда не покинуть колеи официальной химии. Многие сегодня чистосердечно полагают, что решительно отходят от путей химической науки только потому, что особым образом объясняют химические явления, однако по существу их методы не отличаются от методов, критикуемых ими ученых. Людей заблуждающихся хватало всегда, именно о них Жак Тессон написал эти слова, полные истины: «Одни желают добиться успеха в нашем Делании выпариванием, перегонкой и сублимацией, другие — размельчением, все они на ложном пути, впали в заблуждение и трудятся всуе, потому что все эти слова, названия и операции следует понимать иносказательно».
Мы, на наш взгляд, выполнили свою задачу и, насколько возможно, показали, что предшественница современной химии — не старая скромная алхимия, а древняя спагирия, вобравшая в себя элементы греческой, арабской и средневековой алхимии.
Чтобы составить себе представление о тайной науке, полезно присмотреться к труду земледельца или микробиолога, так как условия (conditions) нашей и их работы схожи. Природа предоставляет хлебопашцу землю и зерна, микробиологу — агар-агар и споры, алхимику — необходимую металлическую почву и соответствующие семена. Если будут строго соблюдены все условия (circonstances) для постоянного роста нашей специфической культуры, обильный урожай не заставит себя ждать…
Итак, алхимическая наука, весьма простая с точки зрения используемых материалов и приемов, остается, тем не менее, самой трудной, самой темной в том, что касается точного знания требуемых условий и влияний! В этом — ее таинственная сторона, и на решение этой сложной задачи направлены усилия всех сынов Гермеса.
Автор: Фулканелли
Философские обители — Les demeures philosophales — Издательство: Энигма, 2003 г.
Раймунд Луллий родился в 1233 или 1235 году в Пальме на острове Мальорка, в знатной и богатой семье. Отец готовил его для военной карьеры, но всю свою юность тот посвятил любовным приключениям. Даже женившись и став отцом семейства, он не перестал волочиться за красивыми девушками, а примерно к тридцати годам воспылал подлинной страстью к живущей в Пальме даме из Генуи — сеньоре Амбросии де Каетелло.
ОТ СОСТАВИТЕЛЯ: Причина, по которой я обращаюсь к личности того или иного Мага и Алхимика остается неизвестной и таится где то в переплетениях Вирда. Так было с Жоливе-кастелло, так было с сэром Кенельмом Дигби. Много герметиков не столь известных как Луллий, Парацельс, Фулканелли и т.д., но мой личный выбор подчиняется своим законам. Откуда я узнал о сэре Кенельме? Ничтожные крупицы, например, Поль Седир «Магические растения» в разделе о Палингенезии «Граф Кенельм Дигби (1603-1665) уверяет, что восстанавливал таким же образом сожженных раков, а Парацельс распространяет этот вид палингенезии на все вообще виды животных». Далее же в этом издании он уопминается как один их учеников Парацельсианской школы, наравне с Кверцетанусом, Тахениусом и де-Ла Клавом. В «Практической магии» «Таким образом, думает Теофраст Парацельс, можно производить всякого рода животных. Того же мнения держится и граф Дигби, который за верное утверждает, что, сжегши в пепел рака, можно опять его произвесть. Подробное описание этого можно найти в сочинении его, названном «Экспериментальная Медицина». Он пишет, что будто бы делал те же опыты и над рыбами.» Еще можно прибавить «Черного Дракона» Нитибюса, 1913 г. А далее вольное плавание по библиотекам, отдельные рецепты и отрывки из Theatrum Chymicum.
Любви, История рыцаря и история Алхимика.. Имя его Возлюбленной супруги — Венеция (лат. форма имени Гвинет), уже само по себе имя подходящее для мистерии A-MOR, а ее второе Имя Анастасия, «Воскрешение». По всем признакам Венеция должна была стать Soror Mystica, Мистической Сестрой, которая всегда находилась при алхимике и его атаноре, являлась для алхимиков символической духовной спутницей, которая в течение всего процесса трансформации оказывала помощь своей физической энергией, своим необходимым женским излучением. Мистическая Сестра передаёт в своём теле и через своё тело адепту ингредиенты, пока посредством тесно вза-мосвязанных, продолжающихся, действительных и символических, но в любом случае магических, перенесения, колебания, личностного становления, в любви без (телесно понимаемой) любви, в ледяном огне, в Тайной мастерской, Магической комнате, оба они не превратятся, обоюдно проникнув друг в друга, соединившиеся и вечные. Но, что-то пошло не так, возможно, мы осмелимся предположить, что ошибочно было решение завести детей, ведь Магическая Любовь бесплодна. Путь за окоем мира не сочетается с стандартами общества… «Горе тому, кто лишится своей валькирии! Горе тому, кто оставляет волшебницу и возлюбленную, которая передала ему Грааль! Он лишился собственной души, собственной вечно жизни. Его покинула дева из Гипербореи.
матери, пылкой Католички, и поместили под обучение архиепископа Лода. Мнения расходятся относительно того, отрекался ли он вообще от веры своих родителей, ибо уже в 1625 он описывает себя в своих мемуарах как Католика. Он отправился в Оксфорд, когда ему было четырнадцать лет и поступил в Глостер Холл (сейчас Вустерский колледж). Там он попал под влияние д-ра Томаса Аллена, одного из образованнейших ученых своего времени, астролога и математика, с репутацией колдуна, который вдохновил его на изучение науки и философии, интерес к которым он сохранил в течение всей своей жизни.
спутником прекрасной Венеции Стэнли, дочери сэра Эдварда Стэнли из замка Тонж, Шропшир, внучке Томаса Перси, седьмого графа Нортумберленда. Ее мать умерла, когда ей было всего несколько месяцев от роду, а ее отец настолькоуединился и замкнулся, что Венецию отправили к родственникам, которые жили рядом с Гейхерстом. Кенельм глубоко влюбился в Венецию, но его мать, Леди Дигби, была настроенна решительно против такого союза, в основном из-за «сомнительной репутации» Венеции которая была связана с по крайней мере с четырьмя другими женихами, кроме Кенельма.
встретился с Ван Дэйком и они стали неразлучными друзьями. Ван Дейк писал портреты Венеции и Кенельма на протяжении многих лет. Тем временем в Англии до Венеции дошли слухи, что Кенельм умер, и ее сердце было разбито, письма же от Дигби содержащие истинное положение дел никогда до нее не доходили, и в итоге она обручилась с бывшим женихом. Когда Кенельм услышал об этом, то пришел в совершеннейшую ярость и исступление: «Немало я клянусь и призываю небеса в свидетели, что наперед я объявляю непримиримую войну этому предательскому полу и так ославлю на весь мир их лживость и недостойность, что уповаю, настанет их черед просить любви у мужчин, в чем им будет отказано и останутся только отчаяние и смерть!!!»
Венеция как обычно отправилась спать, сэр Дигби, вернувшийся в этот день очень поздно решил лечь в другой комнате, чтобы не беспокоить жену. Утром горничная обнаружила Венецию мертвой. Загадочная смерть породила массу слухов.Ван Дейк написал ее посмертный портрет, она была похоронена в Христовой Церкви, Ньюгейт. Ходили слухи недоброжелателей, что причиной смерти было «Гадючье вино», изобретенное и прописанное сэром Кенельмом для сохранения красивого цвета лица, кто-то говорил о самоубийстве, кто-то – что Венецию Дигби из ревности отравил муж. После ее смерти Кенельм был безутешен и «носил черную траурницу, высокую остроконечную шляпу, не брил бороды, выглядел подобно отшельнику, в знак своей скорби по возлюбленной супруге». Он велел сделать гипсовые слепки головы, рук и ног жены, постоянно созерцал портрет Венеции и начал писать письма, посвященные своей жене, которые составили том под названием Praise of Venetia. Его портреты, выполненные Ван Дэйком до смерти Венеции изображают его как блестящего придворного в бархате и кружевах, а после ее кончины как отшельника в черном. Бен
Джонсон написал посмертную эвлогию, к сожалению, она частично потеряна, из-за потери центральной страницы в пачке листов бумаги, а копия существует только одна.) Надо сказать, что было осуществлено и вскрытие, что довольно редкое явление для той эпохи.
Альберт Великий в Naturalia приписывает ему следующее: Четвертая трава Марса Ornoglose. Корень ее хорошо действует от головной боли, так как предполагают, что Овен — господствующий над головой всех людей — есть разум Марса. Ее употребляют при страдании мужских яичек и гнилых язвах, если Марс находится в Скорпионе — знаке, задерживающем семя. Сок ее хорош в питье от поноса, геморроя и расстройства пищеварения».