ФЛАМЕЛЬ, АЛХИМИЯ И КОЛЕСО ИСТОРИИ

Французский герметический философ, которого Гюго ставил в один ряд с Аверроэсом и Гийомом Парижским, Никола Фламель, безусловно, удачливый алхимик, так как, будучи скромным клерком, стяжал богатство, вызывавшее зависть коронованных особ; несомненно, историческое лицо, оставившее после себя многочисленные документальные свидетельства своей благотворительной деятельности, недвижимость и даже надгробную плиту. История его жизни, изложенная нм самим в предисловии к «Иероглифическим фигурам*, многократно переписывалась и пересказывалась целой армией исследователей и биографов, начиная с семнадцатого века и заканчивая двадцатым. Какова же его в высшей степени правдоподобная история?

В 1330 году в семье небогатых, но, как отмечает сам Фламель, очень достойных и честных людей родился мальчик Никола. Произошло это в городке Понтуаз, в двадцати пяти километрах на север от Парижа. Несмотря на скромный достаток, семья Фламелей дала ребенку приличное образование, хоть он и не слишком хорошо овладел латынью, на что сетовал впоследствии. Приобретя необходимые знания. Никола отправился в соседний Париж зара‑батыватъ на жизнь профессией общественного писаря и нотариуса. Поначалу он обосновался вместе с собратьями по цеху неподалеку от Кладбища Невинных [Младенцев], а затем, когда гильдия писарей переселилась в район церкви Сен‑Жак‑де‑ла‑Бу‑шери, переехал туда вместе со всеми. Его скромная контора, а точнее, деревянная пристройка ничем не отличалась от остальных; ее площадь была около полутора квадратных метров, то есть ровно столько, сколько нужно, чтобы разместить крошечный стол и стул. Располагалась она на улице Писарей: в английских переводах Фламеля ее часто называют улицей Нотариусов, а в русском переводе «Собора Парижском Богоматери» Гюго даже улицей Писателей, что уж слишком, потому что трудившиеся на ней люди конечно же. не были писателями – они были писарями, нотариусами, каллиграфами и переписчиками книг, часто совмещая все эти профессии в одном лице. В частности, Фламель был известен как искусный ‑«издатель»: книгопечатание еще не было изобретено, и создание рукописных копий было единственным способом тиражирования. Кроме того, он пользовался уважением среди парижской знати, потому что некоторые особенно оригинальничающие вельможи брали у него уроки гпгскмя. чтобы научитъо* писать на бумаге свое имя (размеры невежества в то время трудно себе представить). Жил Фламель фактически напротив своей конторы, на углу улиц Экривен и Мариво[1]; дом его был известен как «дом под Королевскими лилиями*•, так как над входом красовался барельеф с их изображением. У Фламеля в дневные часы всегда было много народу – его ученики и подмастерья старательно выполняли задание но переписыванию книг и копированию иллюстраций; там же радушный Фламель кормил их обедом.

Как‑то раз, когда Никола стукнуло уже сорок, миловидная вдова, оформлявшая в конторе Фла‑меля документы на собственность, дала ему понять, что совсем не прочь снова выйти замуж и господин нотариус ей очень приглянулся. Хотя мадам Пер‑нелль Лета – так ее звали – была старше Никола, она выглядела довольно молодо и была обаятельна; желание оказалось взаимным. Свадьба не заставила себя ждать, так что вскоре в доме под лилиями зажила молодая семья. Новая хозяйка, имея некоторые сбережения, доставшиеся ей от покойного мужа, наняла кухарку и горничную: не то чтобы она была ленива или избегала домашней работы, но прокормить все увеличивающуюся ораву подмастерьев, столовавшихся в доме, и убирать за ними было не под силу одной женщине, а Фламели всегда с заботой относились к своим работникам и угощали их от души. Сами же хозяева жили скромно, носили недорогую одежду и ели на глиняной посуде, зато качество блюд было хорошо известно за пределами дома… Но тут следует заметить, что в этой идиллии все же был один изъян.

Много лет назад, задолго до знакомства Фламеля с мадам Лета, его посетил удивительный сон. С неба к нему спустился ангел, держащий в руках большую старинную книгу, богато инкрустированную золотом. ‑«Фламель, – сказал ангел, – посмотри на эту книгу– Ты не поймешь в ней ничего, равно как и все другие люди. Но настанет день, и ты увидишь в ней то, что больше никому видеть не дано». Никола протянул руку к книге, но ангел вместе с ней стал быстро удаляться и в конце концов растворился в золотистой лымке. Фламель не придал значения этому сну, пока с ним не произошел интересный случай. Надо сказать, что, постепенно расширяя свое ■«книгоиздательское» дело, он занялся перепродажей редких книг, так что его дом отчасти принял на себя функции букинистической лавки. И вот в один из дней 1357 года по цене два флорина им была приобретена красивая старинная книга, написанная не на бумаге или пергаменте, а на чем‑то очень плотном, напоминавшем кору молодого дерева. Фламелю часто попадались алхимические труды, он даже переписывал их по заказу, но особого интереса у него этот предмет не вызывал: и все‑таки эта книга была точь‑в‑точь похожа на ту. которую ему показал во сне ангел. На первой странице ее значилось: АВРААМ ЕВРЕЙ. ПРИНЦ. СВЯЩЕННИК. ЛЕВИТ. АСТРОЛОГ И ФИЛОСОФ ПРИВЕТСТВУЕТ ЕВРЕЙСКИЙ НАРОД ГНЕВОМ БОЖИИМ РАССЕЯННЫЙ СРЕДИ ГАЛЛОВ. Книга содержала прекрасные цветные иллюстрации и текст на латыни, а также слова на «неизвестном древнем языке», который Фламель принял за греческий, хотя скорее всего это был иврит. Никола был столь заинтригован, что день и ночь проводил за изучением этого труда, суть которого состояла в обучении еврейского народа искусству трансмутации металлов и получения алхимического золота, которым автор рекомендовал платить подать римскому императору. Несмотря на то что, казалось бы, Фламель уже начал разгадывать смысл некоторых символических иллюстраций и понимать тоёнз орегапеИон нигде не находил намека на то, с какой же материей изначально следует работать; немудре‑по, ведь адепты никогда не могли себе позволить в письменной форме открыто называть это вещество, заключающее в себе главную герметическую тайну. Но у кого же искать помощи в этом деле? Как получить разгадку первоматерии? Снедаемый такими мыслями и сомнениями, молодой супруг часто уединялся у себя в комнате, был весьма рассеян и вздыхал без вилимой причины, чем вызвал серьезное беспокойство мадам Фламель. Однажды Никола сдался и уступил настойчивым расспросам супруги– Он поделился с ней своей тайкой, и – весьма неожиданно – загадочная книга настолько заинтересовала Пернелль, что основным вечерним времяпрепровождением обоих молодоженов с того момента стало совместное рассматривание прекрасных иллюстраций и высказывание предположений касательно их символического смысла.

Никола, осознав, что без посторонней помощи они с Пернелль так и будут теряться в догадках, коротая дни до самой смерти, принимает единственно правильное – и безопасное – решение. Он без особого труда, поскольку в этом и заключается его профессия, копирует иллюстрации из книги Авраама Еврея, а саму книгу хорошенько прячет в доме. Копии же он, соблюдая осторожность[2], начинает показывать людям из числа своих клиентов, которые.

по его мнению, могли бы помочь в этом деле. Однако большинство из них не понимали даже, о чем идет речь в удивительном манускрипте Фламеля. Когда же Никола объяснял, что труд этот посвящен «благословенному Камню Философов», его собеседники начинали улыбаться, а некоторые позволяли себе откровенно подшучивать нал выжившим из ума нотариусом. И все же в один прекрасный день он продемонстрировал свои картинки доктору медицины. некоему мэтру Ансольму, который – как показалось Фламелю – был весьма искушен в алхимии; тот страшно обрадовался, что копия такого ценного манускрипта попала к нему в руки. Он доходчиво и правдоподобно разъяснил Никола смысл рисунков, и в результате этого прекрасного разъяснения Фламель провел в лаборатории, которую оборудовал в подвале своего дома, двадцать один год. разумеется с нулевым результатом. В конце концов немолодая уже семья Фламелей сделала вывод, что они пошли по неправильному пути и о советах господина Ансольма следует забыть. В шестьдесят с лишним лет Фламель вернулся туда, откуда начинал. Но алхимик не пал духом, а решил предпринять весьма серьезный шап он отправится в паломничество в Испанию, в город Святого Иакова, на покровительство которого всегда рассчитывал, и там, среди множества синагог, найдет иудея духовного звания, который разъяснит ему истинный смысл книги Авраама.

Итак, взяв посох и накидку пилигрима. Фламель отправляется в путь. Галисийский город Сантьяго‑де‑Компостела, ныне являющийся столицей автономной области Ла‑Корунья на северо‑западе Испании, был одним из важнейших пунктов паломничества католиков начиная с IX века, когда вблизи него обнаружили останки, приписываемые святому апостолу Иакову. В 1128 году там был заложен собор Святого Иакова, в котором находилась могила с мощами, предположительно принадлежащими великому апостолу; поездка Фламеля не являлась чем‑либо экстраординарным, она скорее соответствовала репутации набожного человека, закрепившейся за Фламелем. Он благополучно завершает паломничество молитвой в соборе и начинает долгий обратный путь, не найдя, как собирался, знающего иудея в синагогах Сантьяго. На обратном пути он останавливается в кастильском городе Леоне, где и встречает мэтра Канчеса. радость которого при известии о том, что книга Авраама Еврея найдена, не знает пределов. Это именно тот человек, который нужен Фла‑мелю: удовлетворившись сообщением, что книга находится у Фламеля дома, в Париже, господин Канчес немедленно отправляется вместе с ним во Францию, по дороге разъясняя все загадки манускрипта внимающему ему Никола. Из Леона они едут в Овьедо, а затем в Саисон, где пересаживаются на морской транспорт, доставивший их на французский берег, логично предположить, что высалились они в городе Ла‑Рошель, уже в XIV веке известном как крупный торговый и военный порт на западе Франции. Далее они следуют через Орлеан по направлению к Парижу, но тут мэтра постигает несчастье – рвота, явившаяся следствием морской болезни, не только не оставила его, но еще усилилась, и Канчес. не вставая с постели в орлеанской гостинице, умирает на руках Фламеля, конечно успев рассказать ему все секреты Великого Делания. Похоронив компаньона и заказав за упокой его души ежедневную мессу, Никола благополучно добирается до Парижа, где его встречает с распростертыми объятиями верная Пернелль.

Итак, паломничество завершено. Все соответствует приметам времени, ничто не нарушает стройной сюжетной линии средневекового романа – простите, автобиографии Фламеля. Есть, правда, несколько странных моментов, иногда просвечивающих сквозь ткань повествования, подобно турецким туфлям, что предательски выглядывали из‑под сутаны прелата в известном романе Яна Потоцкого[3]. Например, где‑то на середине своего пути в Галисию Фламель останавливается в Монжуа, породе, название которою он пишет как Моптуоуе’, во Франции есть только один Мопфп, лангедокский городок недалеко от Перпиньяна. каковой никак не мог оказаться у него на пути, поскольку расположен гораздо ближе к Средиземному морю, чем к Бискайскому заливу. Есть другой город, который подходит на эту роль, кастильский город Монтехо (Моп(е]о), однако переводить его название на французский как Монжуа, мягко говоря, некорректно – если только название это, то есть Гора радости (Моти‑уЫе), не играет очень важной роли во всей истории паломничества: Гора радости философов, над которой сияет звезда Святого Иакова Компостельского (Compo-stella звездное поле)… Быть может, и другие названия – и имена – имеют столь же важное значение в повествовании Фламеля? Фулканелли, раг exelence адепт XX века, в своем труде «Обители философов» разъяснил алхимическое значение каждого символа[4] – а ими являются практически все имена собственные – в книге Фламеля «Иероглифические фигуры*. Разъяснил и сделал вывод, что персонаж, носящий фамилию Фламель, совершил свое длительное и плодотворное паломничество к Святому Иакову, не выходя за пределы лаборатории в подвале дома на углу улицы Писарей и Мариво.

К этой мысли мы еще вернемся позднее. А пока, покинув плавное течение сюжета «Иероглифических фигур*, вернемся к историческим документам. Вышеизложенную концепцию жизни алхимика Никола Фламеля, в основе которой лежит обнаружение им легендарной книги Авраама Еврея и обретение учителя в лице испанского еврея по имени Канчес – то есть события, описанные им же самим в предисловии к •♦Иероглифическим фигурам*‑. – разделяли многочисленные исследователи жизни и творчества великого французского адепта[5]. Пожалуй, единственной и беспримерной по глубине анализа альтернативной версией до недавнего времени была лишь та, что предложил Фулканелли в 1930 году, когда вышло первое издание его «Обителей…*. Какие же еще биографические факты мы можем почерпнуть из этих книг? Скажем, большое внимание всегда уделялось дате смерти – официально зафиксированной – человека по имени Никола Фламель. Умер он через девятнадцать с половиной лет после своей супруги Пернелль, 22 марта 1417 года – иногда указывается 1418 год, но это неточность, – оставив составленное по всем правилам завещание (включая предполагаемую надпись на могильной плите), датированное ноябрем 1416 года. Что же тут такого подозрительного? Дело в том,

что 22 марта, день весеннего равноденствия, когда солнце входит в знак Овна, является традиционным днем начала Великого Делания, – красивая деталь в биографии алхимика, не правда ли? Зная, что универсальное лекарство[6], коего у Фламелей был нескончаемый запас, во много раз удлиняет жизнь адепта, можно предположить, что смерть[7] обоих Фламелей была мистификацией, выполненной по всем законам жанра, с могильной плитой и записью в церковной книге. Согласно легенде, после того, как воспоминания о Фламеле были захоронены в его родной Сен‑Жак‑де‑ла‑Бушери, он сам отправился в Швейцарию, где его ждала (иелых двадцать лет?) живая и здоровая супруга. Последующие три столетия они занимали себя путешествиями по Индии и Ближнему Востоку[8]. Причем вера в их благополуч– ■ лесгэование была настолько сильна, что кроме

*очжлвшсых туманных свидетельств о встрече с Флалвелган в– разных экзотических странах сразу несколько добропорядочных парижан в один голос заявили. что видели чету Фламелей вместе с их сыном, родившимся в Индии, проследовавших в ложу Парижской оперы одним прекрасным вечером… 1761 года[9]. В числе прочих фактов иногда цитируют известную историю, упоминаемую Борелем в его «Сокровищнице»[10]: когда короля стали раздражать слухи о баснословном богатстве некоего Фламеля, он – вполне логично – отправил к нуворишу налогового инспектора, господина де Крамуачи. Реакция Никола была вполне в духе времени (точнее, в духе всех времен): правда, он не стал нагружать инспектора золотом, а отсыпал ему немного порошка, который, согласно воспоминаниям потомков, в течение многих поколений хранился в семье де Крамуази. В докладе же королю было указано, ♦что господин Фламель живет в очень стесненных условиях, ест из глиняной посуды и слухи о его богатстве весьма преувеличены>. Несмотря на анекдотичность ситуации, не следует забывать, что описанное королевским налоговым инспектором фактически соответствовало действительности. С момента получения Фламелями в 1382 году красной тинктуры, то есть философского камня, они ни су не потратили на себя – огромные средства, которыми теперь распоряжался Никола, вкладывались в постройку больниц, церквей и приютов для бедных (один из таковых, кстати, сохранился под номером 51 на улице Монморанси: он был заложен Фламелем в 1407 году).

Весьма очевидным доказательством активной общественной деятельности Фламелей, убежденных пропагандистов алхимического искусства, служат барельефы с изображением герметических символов, или фигур, каковые Никола располагал почти на всех зданиях, постройку или ремонт которых финансировал; в качестве примера можно назвать арку на Кладбище Невинных, подробно описанную в «Иероглифических фигурах», а также барельефы церкви

Сен‑Жак‑де‑ла‑Бушери, простоявшей целой и невредимой вплоть до 1797 года. Несмотря на то что церковь была разрушена, похороненная под ее обломками могильная плита (простите за странный каламбур) неожиданно объявилась в середине XIX века в антикварной лавке на берегу Сены, откуда перекочевала – уже насовсем – в музей Клюни. Парижский антиквар купил плиту у бакалейщика, который много лет использовал ее в качестве стола для рубки зелени. В верхней части плиты изображены три фигуры – святой Петр с ключом в руке, Христос со скипетром и святой Павел, вооруженный мечом. Между Спасителем и апостолом Петром изображено солнце, а между апостолом Павлом и Иисусом – луна. Под эпитафией, описывающей Фламелеву благотворительность, расположена надпись по‑латыни, гласящая: Оотгпе Оеиз гп 1иа ткепсогсНа зрегагл’, а далее, под изображением покойника. – по‑фраицуз‑ски «Я вышел из праха и возвращаюсь в прах / Направляю душу к тебе, Иисус Спаситель Человечества, прощающий грехи*. Итак, Фламель изобразил на своем надгробии все основные элементы Великого Делания. Меч в руке святого Павла символизирует тайный огонь философов, скипетр Спасителя – первоматерию Делания, а ключ в руках апостола Петра – философское растворение, являющееся ключом к магистерию; покойник, изображенный в нижней части надгробия, символизирует не столько мертвого Фламеля, сколько важнейший этап Делания, разложение, без которого нельзя продвинуться ни на шаг[11]. Солнце и луна, без сомнения, символизируют солнце и луну философов, то есть их истинные золото и серебро.

Итак, у нас пол рукой имеется множество увековеченных в камне и на бумаге свидетельств, подтверждающих, что житель Парижа скромный клерк по имени Никола Фламель строил здания на собственные деньги, которые при всем уважении к его трудолюбию нельзя было заработать сидя в нотариальной конторе, и украшал эти здания символикой, подтверждающей его глубокие познания в области так называемого Царственного Искусства, то есть алхимии. И все же эти деньги вполне могли иметь своим происхождением сундучок вдовы Лета, а как становится ясно из текста «Иероглифических фигур», герметические символы часто могут быть интерпретированы вполне в духе теологии, и наоборот. Нам известны детали его биографии, включая годы рождения и смерти, и все же последняя дата слишком символична для того, чтобы соответствовать действительности. Теперь попробуем проследить, к чему нас может привести поиск других символов в жизни этого адепта, для чего обратимся к упоминавшейся выше работе Фулканелли. В «Обителях философов* автор напоминает нам, что. согласно легенде, Раймонд Луллий также совершил паломничество к Сантьяго‑де‑Компостелла (ровно за сто лет до Фламеля) и что большинство адептов во все времена прибегали к подобной же аллегорической форме изображения своего пути познания материи и обретения философского камня. Что же касается главного героя книги ■«Иероглифические фигуры*, то Фулканелли указывает на символичность его имени: Никола по‑гречески значит «победитель камня» (Жко‑Лаоа); фамилия же Фламель происходит от латинского /1атта, то есть «пламя* или «огонь».

В свою очередь имя обретенного Фламелем в Испании учителя, мэтра Канчеса, представляет собой аллегорическое название белого сулъфура философов, характерной особенностью которого является сухость (ио‑гречески Ксхухал,°^)– Последователь «сухого пути* в алхимии, Фулканелли немедленно обращает внимание на странное решение, которое после знакомства Никола с Канчесом принимают компаньоны – они решают добираться до Франции морем, а не по земле, что символизирует «влажный путь*, которому в итоге отдается предпочтение. Фламель, то есть огонь, благополучно добирается до Орлеана (ог‑/егии5, чти можно перевести как «1 ам находится золото*), в то время как Канчес, то есть гильфир. погибает вследствие продолжительной рвоты. каковая в алхимии есть признак растворения и разложения – тот самый труп, изображенный на Ф.тамелевом надгробии под надписью: Оотте Оеил т Гиа тг&еггсопИа зрегат. Изначально же нам следовала бы обратить внимание на одну странную деталь: дорогая старинная книга досталась Фламелю всего за два флорина, чему он искренне удивляется в предисловии к «Иероглифическим фигурам*. Дело в том, что эти самые два флорина и есть примерная необходимая сумма для приобретения материалов, используемых в Великом Делании, – в соответствии с экономическими условиями XIV столетия. В середине XVII века Ириний Филалет называет несколько отличную цифру: «Как ты видишь, работа наша стоит не более трех флоринов…*г, что с учетом инфляции вполне совпадает с рекомендациями Фламеля. К началу XII века папирус полностью выходит из употребления, и тот факт, что книга была написана ‑«на коре молодых деревьев*, конечно же, указывает на египетское и «древнее* происхождение книги, ио кроме этого – что гораздо важнее – еще указывает на металлическую природу Перво‑материи в рамках алхимической символики. Что же получается? Не только мэтр Канчес и паломничество в Галисию могут считаться аллегорией и мистификацией, но и сам господин Фламель со своим хозяйством, домом, женой и благотворительностью оказывается не более чем литературным персонажем. Не слишком ли это, даже при всем уважении к имени Фулканелли? Нет, не слишком. Но наличие аллегории и мистификации совсем не означает ложности или незначительности личности автора и его трудов; совсем напротив, в случае алхимии вопросы аутентичности произведений и времени их написания предстают сложнейшими, и часто неразрешимыми. загадками – и чем важнее труд, тем сложнее загадка.

Вообще говоря, всех герметических авторов можно разделить на четыре группы: подлинные авторы, не скрывающие своего имени и обладающие документально подтвержденной биографией, – самая малочисленная категория (Михаэль Майер, Монте‑Снидерс, Сендивогии): анонимные авторы, скрывающиеся под именами великих ученых, теософов и других лиц, пользующихся авторитетом и служащих своего рода «прикрытием» и защитой для традиции (псевдо‑Раймонд Луллий, псевдо‑Аристотель, псевдо‑Фома Аквинский и т.д.); авторы, скрывающиеся под оригинальными псевдонимами (их биографии, как правило, обрывочны и недостоверны – Ириний Филалет, Фулканелли, Камала Джняна, Ламбслринк); и наконец, авторы, имеющие весьма правдоподобные имя, биографию и окружение, которые на поверку оказываются чистой фикцией. К последним, конечно же, относится бенедиктинский монах Василий Валентин, вестминстерский аббат Кремер и – к этой мысли приходит большинство современных исследователей – господин общественный писарь Фламель. Хотя в случае нашего героя дело обстоит еще сложнее. Если при попытке установить личности Василия Валентина и Кремера очень легко выясняется, что в бенедиктинском ордене никогда не было такого брата‑алхимика, а в Вестминстерском аббатстве никогда не было аббата по фа милки Кремер, то в случае Фламеля у нас имеется множество доказательств его существова‑ни,– В чем же тогда проблема? Может, легенда го‑юрвт правду? Но проблема возникает не столько кз‑за биографии парижского нотариуса, сколько из‑за ет литературного наследия. Несомненно, в XIV веке жил человек, жертвовавший деньги на приюты для бедных и церкви под именем Никола Фламель. Но большинство фактов его биографии мы знаем из его собственного трактата < Иероглифические фигуры», а трактат этот, хотя и должен быть написан в начале XV века, впервые предстает перед глазами публики в 1612 году, когда в Париже из печати выходит Тапок (ттс1ег с!е 1а рИИозоркге паГигеИе поп еп‑соге гтрпшег

В качестве второго трактата этого сборника выступают <Иероглифические фигуры Никола Фламеля, писаря, находящиеся на четвертой арке Кладбища Невинных в Париже, по правую руку, если входить со стороны улицы Сен‑Дени, с разъяснением упомянутого Фламеля, посвященные трансмутации металлов и ранее никогда не публиковавшиеся. Перевод с латыни П. Арно, шевалье*. Нелишне будет заметить, что латинский «оригинал», с которого этот труд переводил на родной французский шевалье Арно, никто, кроме него, никогда не видел. Также стоит вспомнить, что весь вышеназванный трактат построен на анализе аллегорий, содержащихся в найденной автором Книге Авраама Еврея’.

Как вы можете догадаться, о существовании этой книги известно только со слов Фламеля – ни она сама, ни даже копни с нее вне контекста «Иероглифических фигур» тоже никому и никогда не были известны. По многим признакам, для перечисления которых требуется отдельная книга, современные исследователи пришли к выводу, что текст «Иероглифических фигур» не мог быть написан ранее XVII века и, следовательно, не имеет отношения к нотариусу, жившему в доме под лилиями за два столетия до этого. Наиболее осведомленный в этой области человек, фактически посвятивший жизнь изучению «дела» Никола Фламеля. Клод Ганьон, в своей фундаментальной работе, название которой можно перевести как «Фламель под следствием»[12], высказывает предположение, что «Иероглифические фигуры» были написаны крупнейшим издателем герметических книг Бероальдом де Вервилем [13] в том же году, когда вышло первое издание Трех трактатов по натурфилософии, или чуть раньше; он основывает свои наблюдения на том, что большинство идей, высказанных в этом трактате, почерпнуты автором из ЛШз аип/ега диат скетгсат ъосат агШди^я‑51/711 аисСогев, опубликованного Петером Перна в 1572 году в Базеле и в деталях известного господину де Вервилю. Кроме того, шевалье Арно является немного искаженной анаграммой имени Бероальд де Вервиль. Клод Ганьон также сумел отыскать запись библиотекаря, служившего в XVIII веке в библиотеке Сен‑Женевьев: в ней упоминается ныне утерянный трактат под названием «Приключения Али эль‑Мос‑клана известного как Халиф Сломнял, переведенные с арабского неким Рабн эль улле де Деон*, датируемый 1582 годом. Ганьон отмечает, что странное имя переводчика представляет собой оиять‑таки анаграмму имени Бероальд де Вервиль, в то время как имя главного героя (51отпа1 СаЛ/е) является не чем иным, как точной анаграммой имени Никола Фламель. Другими слонами, перед нами типичный по своему «анамнезу» алхимический трактат – книга, написанная спустя примерно двести лет с момента смерти предполагаемого автора и основанная на произведении, которого никогда не существовало. Настоящим автором ее вполне мог быть издатель или – кто знает? – адепт XVI века, навсегда исчезнувший под маской общественного писаря Никола Фламеля.

Как же обстоит дело с другими трудами французского мастера, коих нам известно еще три? Самой ла‑>ничной, и, пожалуй, наиболее интересной в литературном отношении, является работа под названием Краткое изложение философии или. скорее. Сумма Ъилософии, поскольку в названии явно чувствуется намек на Фому Аквинского. Эта небольшая поэма, в которой излагается основная герметическая концепция природы металлов и условия их трансмутации, была впервые опубликована в 1561 году, то есть за полвека до «Иероглифических фигур», в составе небольшой антологии «О трансмутации металлов: три старинных трактата в стихах**.

Историк герметической традиции Леитле‑Дю‑Фреснуа предполагал, что Краткое изложение философии было написано Фламелем в 1409 году[14]. Интересно, что сопоставление несколько наивной стихотворной манеры Краткого изложения и надписей, оставленных Фламелем на различных памятниках (в частности, на надгробии его супруги Пернелль), показывает, что эти тексты действительно могли быть написаны одним и тем же лицом. Так что, возможно. эта поэма имеет непосредственное отношение к Фламелю – или скрывавшемуся под этим псевдонимом анонимному адепту. Что же касается другой работы, самой длинной из всех, Книги Прачек, то вплоть до XX века она была известна только лишь в виде манускриптов и чаше всего именовалась Книгой наижепапнеишего из желаемого по первым строкам повествования. Представлен! 1ый в данном издании перевод выполнен на основе рукописи из Национальной библиотеки в Париже[15], датируемой XV веком.

Этот документ представляет собой стопку из 126 листов пергамента размером 15*11 см, заполненных каллиграфически выписанным готическим текстом, который завершают слова: «Настоящая книга принадлежит Никола Фламелю из общины Сен‑Жак‑де‑ла‑Бушери, и написана она его собственной рукой». Прекрасный пример инструкции по лабораторной алхимии, Книга Прачек посвящена так называемой Второй работе, состоящей из операций увлажнения и кальцинации. Ее название 1^е 1,юге с1ез Ьатеигез дословно переводится со старофранцузского как «Книга стирок»; и действительно, каждый этап работы в ней называется стиркой. Однако в современном французском слово 1агеиг означает * мойщик». то есть в некотором смысле прачка мужского рода; значение же образа женщины, стирающей белье, в алхимии трудно переоценить. Например, в третьей эпиграмме «Убегающей Аталанты» под девизом Следуй примеру женщины, стирающей белье Майер пишет[16]:

Пусть тот, кто любит тайные доктрины,

Ни одного намека не пропустит.

Ты видишь жешинну, что стиркой занята И добавляет в чан воды горячей?

Ее примеру следуй, а не то познаешь пораженье И с тела черного не смоешь грязь.

Именно этому процессу смывания алхимической грязи и посвящена Книга Прачек, – а что еще пред‑стааляет собой алхимия, как не «отделение нечистот от чистой субстанции*?[17]

Заключительной работой в дайной антологии вполне логично стало Завещание Фламеля. Упоминание об этом тексте впервые встречается в «Ежегоднике» Фрерона за 1758 гад, в письме за номером XI, без подписи[18]. Анонимный автор этого письма, кстати, вступает в полемику по поводу того, был ли исторический Фламель алхимиком или нет. и в доказательство своего положительного мнения по этому вопросу приводит воспоминания Пернети[19], который будто бы видел некий алхимический манускрипт, принадлежащий руке Фламеля и датированный 1414 годом. Он представлял собой карманный молитвенник, на полях которого был написан алхимический трактат. В нем Фламель обращается к своему единственному наследнику, сыну Изабель, сестры его дражайшей супруги; наставления дяди, конечно же, представляют собой рецепт получения тинктуры философов. В 1762 году уже сам Дом Пернети выступает в «Ежегоднике»[20], на этот раз приводя отрывки из Молитвенника, как известна нам эта работа по‑французски, или Завещания, как принято озаглавливать ее переводы, каковой традиции следует и данный русский перевод. Вряд ли стоит сомневаться, что анонимным автором первого письма был кто‑то другой; несомненно, Антуан‑Жозеф написал и его, а также – как считают многие исследователи – и само «Завещание». По многим признакам цитируемый нм текст не мог быть написан ранее середины XVIII века. В соответствии же с легендой, созданной Пернети, первоначальный текст был написан Фламелем на полях молитвенника в виде шифра, ключ к которому он передал своему племяннику. Каждая буква имела четыре варианта написания, так что общее число знаков, со‑стааоявших код, было 96. Дом Пернети и его друг[21] господин Сен‑Мар, предполагаемые обладатели текста. потратили очень много времени на расшифровку кода, но безрезультатно, и Сен‑Мар уже был готов отказаться от этой затеи, когда Пернети сумел определить знаки, обозначавшие гласные, и вскоре они влапгы расшифровали все «Завещание*‑; произошло это в 1758 году. Однако оригина1Ы текста (и французский. н закодированный) затем были объявлены утраченными. В 1806 году появился английский перевод «Завещания» \ созданный, очевидно, на основе цитат Пернети, так как текст значительно сокращен; кроме того, английская версия содержит неточности. Неточности относительно чего? Дело в том, что XX век внес значительную ясность в это дело. Эжену Канселье, ученику Фулканелли, алхимику и исследователю герметической традиции, в 1958 году посчастливилось обнаружить утерянный текст в коллекции манускриптов Национальной библиотеки в Париже[22]. Автором этой рукописной копии, созданной в конце XVIII века, был шевалье Дени Молинье, любитель герметического искусства, как он себя представил. Кстати, Канселье высказал весьма интересную мысль: ■*а основе некоторых графических особенностей ру‑■ХК1ИСИ можно предположить, что этим любителем ерметического искусства и был сам Антуан‑Жозеф Пернети, отправивший своеобразное «письмо в буду‑вк* – ведь два столетия этот текст считался безвоз‑эдатно утерянным[23].

Итак, вывод который мы можем сделать, на нер‑нй взгляд весьма неутешителен: из четырех трактатов. представляющих собой алхимический корпус Фламеля. только два могли быть написаны этим автором в XV веке – если автором был Фламель и если Фламель был алхимиком. Два других трактата, а именно автобиографический роман «Иероглифические фигуры» и «Завещание», были написаны значительно позднее и точно не известно кем. Но эта неутешительность на самом деле мнимая, потому что мы имеем четыре превосходных алхимических текста. написанных адептами (на этот счет уж нн у кого сомнений не возникает), и они, подобно синоптическим Евангелиям, не содержат никаких противоречии – для тех, кто умеет видеть. Если же взглянуть на колесо истории с вершины горы философов, с точки зрения уходящей в далекое прошлое и простирающейся в невообразимое будущее герметической традиции, то оно покажется не более чем маленькой точкой – и уже не различить, где XIV век, где XX, где начинается жизнь и где кончается смерть.

В завершение предисловия я хотел бы поблат‑дарить замечательных исследователей герметической традиции Сюзанну Экерман. Клода Ганьона. Адама

Мак‑Лейна и Хосе Родригеса за консультативную помощь, оказанную во время работы нал переводом. Также хотелось бы высказать благодарность директору Специальной коллекции библиотеки университета Глазго Дэвиду Уэстону за его бескорыстное содействие, благодаря которому мы смогли использовать в данной книге прекрасные цветные аллегории Авраама Еврея из рукописи М5 Регбизоп 17, и киевскому художнику Наталии Герасименко за введение цвета в гравюру, изображающую фигуры на Фламелевой арке.

[1] Название происходит от 1е реш тага», то есть «болотце*. В наши дни эта улица носит имя Николя Фламеля.

[2] Образ действий (лат.).

[3] Имсс‑тся в виду роман ■*Рукопись, найденная в Сарагосс*.

[4] См.: Ри1сале№. 1‑е$ Оетеште РЬП<марЬа1е5. Раиуег!, 1964 Т 1 Р. 437‑460

[5] Достаточно назвать несколько: Ро&лоп Л1Ъег1. №со!а5 Р1ат<?1. за пе, зс5 (ЬпсЬтопя вез ое^гез. В|Ы)осЬе<]ие СЬасотаг. Ралз, 1893; СапзеНех Еи&епе. №со1аз Р1ате1 // 1‑л Той г 5ат1^асдие5 №2–3, 1956: Садулъ Жак. Алхнмнкн и золото. Киев, 1995.

[6] Так часта называют философский камень, потому что он «лечит* несовершенство всего – от металлов до живых организмов.

[7] Согласно традиции регулярно принимающий красную тинктуру (как предписано в * Завещании» Фламеля) может прожить столько, «сколько оглушено Богом», то есть фактор старости не исключается, но исключается фактор болезни. Другими словами, алхимик может жить до тех пор. пока не исчерпаются *потенциальные ресурсы организма», как говорят современные геронтологи.

[8] См.: Садуяь Жак. Алхимики и золото. Киев. 1995. С. 89–90.

[9] * См.: Но1туагг1. АкЬегпу. N. V.. 1990. Р. 247.

[10] Ваге! Ргегге. Тгизог «1е КесЬегсЬоз ег АпИцикег СаЫонзд; « Ггапдо15е5, ге*1ш1е8 еп Ог<1гс А1рЬаЬеичие. Раг1», 1655.

[11] а Подробное списание этих элементов магистерия далее в тексте и комментариях.

См.: А1сЬсгшса1 ^огк5: Есгепаси$ РЬ|1а1е1Ье5 Сотр11е<] Ст‑паЬаг, Вои№ег. 1994. Р. 412.

[12] Оещпоп С1аиИе. Р1ате1 зоиз 1ПУе511{^ио1ъ ЕсНИопз 1е 1_оир <1е СкшСЫегс. фиеЬес, 1994.

[13] Франсуа Бероальд де Вервиль. в частности, известен как редактор и издатель Ье ТпЫеаи Аа ШсНеа /тгеМюпх (Рат, 1600.– первый французский перевод «Сна Полифнла» Франческо Колонка. .знаменитый своими гравюрами), Ье Уоусще Лез Рппсех Рог‑Шпег (Рап5. 1610) и многих других.

[14] ^еап дг Ьа РоШате. Т>е 1а Тгап^огтапоп те1лШцие Сгов алс1еп5 1га1ССС2 еп гкЬте Ргап^ойчсз. СиIИаипю СиШагс) Рат, 1561

[15] > М5 Ргал*М5 19978.

[16] См.: <1и Ггехпоу МсЫах. Н|ясп]ге 1в РЬЛояорЫе Нег‑

т^ичие. Рапч. 1742. Т. I. Р. 219.

[17] См.: Кикггикя МлШгшь А Ьех1еоп оГ А1сЬету. РгапкГшТ, 1612. Р. 20

[18] Ьепге XI, &иг ГЕззд «Типе ЫвЕснге <1с 1а раго1зяе <1е Хатг^ас‑Чиез‑с1е‑1а‑ВписЬепе // Ргетп. Аппсо Циегайге, 1758. Т. VII. Р. 259‑261.

[19] Пернети Дом Антуан‑Жажф (1716– 1801) – бенеднктинец конгрегации Сел‑Мор: известен как библиотекарь Фридриха II, создатель авиньонского герметического общества и автор нескольких весьма важных работ по алхимии.

[20] * ЬеИге II // Ргегоп. Аппее 1Л.1епиге, 1762. Т. III. Р. 24–35.

[21] * Тсв1ашсп1 о? Ы1сЬо1аз Р1атс1 (V Е.Но<коп. ЬопсЗоп.

[22] Имеется я аилу манускрипт М5 Ргап^аЬ» 14765. С. 197 –

[23] См.: Сапзеке1 Ещ’епе. N010 Мтша1ге хиг 1е Шсйопшйге Не РетеСу // 1шиаиоп & Зсмпсе /, №45. 1958. Р. 5.

Полный текст взят из предисловия Глеба Бутузова к книге "Алхимия" Никола Фламель.