Я сам видел – ego quoque! – этого славного химика Тифферо, который без всяких суеверных теорий приготовил золото – да, именно приготовил золото. И если вы хотите видеть это золото, то можете: оно у Тифферо, в маленькой коробочке.

Нужно заметить, что превращение удалось только раз и притом в Мексике. Но это первое чудо – разве уже не огромный шаг вперед?

Я отправился в Гренелль, в самую глубь Гренелля, на rue de Theatre и отыскал там этого «rara avis»[5]между учеными. Не думайте, что я встретил там какого-нибудь речистого шарлатана. В конце темного коридора, в столовой, загроможденной с утра гладильной доской, среди множества здоровых, веселых ребят, я увидел славного 74-летнего старичка, жаловавшегося, что он нелегко владеет речью. Чтобы нам никто не помешал, он провел меня через крошечный дворик, и мы оказались в узенькой комнате – не то мастерской столяра, не то лаборатории химика.

Склянки с кислотой помешаются там рядом с напильником и молотком. Бритый, седоусый розовый старичок живо достал улыбаясь из ящика стола свои брошюры и притащил главную достопримечательность своего дома – чудесную шкатулочку. Он предлагает вам лупу, и вы видите под одним круглым стеклом маленькие стружки обыкновенного, природного золота, под другим – золото, полученное им самим искусственным путем; всё золото имеет вид кукольных монеток. Рядом с этими образцами, в углублении, лежит странный, блестящий, черный с белым металл. Это – результат неудачных опытов в Европе.

Тифферо, подобно тамбуринисту у Доде, рассказывает, «как это вышло»: «Я был ассистентом по химии в высшей школе, в Нанте, – говорит он, – и превращение металлов с давних пор не давало мне покоя. В 1842 году я отправился в Мексику с массой проектов в голове, с пустыми карманами и прибором для дагерротипии, с помощью которого хотел составить себе состояние. В Мексике сами рудокопы навели меня на мысль. „Вот хорошее, спелое золото, – говорили они, – а вот это ещё не дошло, не дозрело“. Я подумал, что для приготовления золота нужно только быстро, искусственным путем провести тот процесс, который в природе совершается в течение нескольких веков». В самом деле, Тифферо, действуя несколько раз азотной кислотой на восемь или десять граммов серебра в порошке и подвергая их действию солнечных лучей, через двадцать дней создал золото. «Да, золото, вот это самое золото, которое вы видите и которое химик Итасс признал настоящим». Тифферо немедленно возвращается в Париж, чтобы обогатить свою страну этим открытием. Но превращение становится непокорным и не хочет удаваться. «В продолжение сорока шести лет я тщетно прошу ученые академии заняться моим открытием. Все притворяются глухими, без сомнения, из-за нелепой боязни экономических переворотов. Вы подумайте: благодаря моему методу, цена килограмма золота будет 75 франков, тогда как в настоящее время она – 3444 франка! – и, открыв Bulletin de la Societe de Geographie, он прибавил – Вот, смотрите: здесь имеется статья Жюля Гарнье; он утверждает, что золотые россыпи Трансвааля представляют собой результат химической реакции и что металл получился из двухлористой соли, восстановленной выделением азотистого газа. Значит, я действовал так же, как природа!»

Я выразил свое удивление по поводу неудачи попыток, сделанных в Европе. «Думаю, что я нашел причину этих неудач», – отвечал Тифферо. Эволюция минерала, так же как растения, совершается при помощи микробов.

– Эти крошечные труженики непрерывно ведут свою невидимую работу. Известно, что в винных дрожжах ферменты появляются только ко времени созревания винограда, и притом исключительно в тех местностях, где есть виноградники. Во время моих опытов в Мексике ферменты золота, по моему мнению, были занесены в мою лабораторию с соседних золотых и серебряных россыпей. Во Франции культура золота труднее – у нас нет микроба.

Да вот вам еще факт, подтверждающий мою систему: один из моих друзей, архитектор, хранил у себя, завернув в газетную бумагу, монеты в два и в двадцать франков, те и другие вместе сложенные в столбик.

По истечении некоторого времени на окружности двухфранковых монет появился тонкий слой золота. Наверное, это – работа микроба!

– Дело вот в чем: недавно открыли, что особые микроорганизмы разрушают даже типографский шрифт; и вот, попав на бумагу, в которую были завернуты монеты, эти микроорганизмы способствовали эволюции золота… Видите, нужно было бы хорошенько анализировать позолоту наших старинных памятников: быть может, под влиянием дождя и ветра в ней развился какой-нибудь низший или высший металл.

Тифферо говорит об этом и о многих других вещах, и, несмотря на смелость его идей, вид у него самый спокойный и положительный. Впрочем, он изобрел еще плавающий сифон, секундные песочные часы (для яиц всмятку), песочные часы с расчетом на километры (для пушек), гидравлические часы, газометры – и в Гренелле на каждом шагу вы видите его портреты. В общем, это – человек трудолюбивый, честный и бесконечно изобретательный. И кто знает, какую роль в будущем сыграют россыпи Тифферо – гренелльские золотые россыпи!

Жюль-Буа (справка)

Анри Антуан Жюль-Буа (Henri Antoine Jules-Bois), известный также под псевдонимом Жюль Буа (1868–1943) – французский писатель, литературный критик, журналист, оккультист и теоретик феминизма, получивший скандальную известность благодаря своим связям с парижскими сатанистами и декадентами.

Родился в Марселе 29 сентября 1868 года. Уже в юности он оказался вовлечён в литературную жизнь и активно общался с представителями марсельской богемы – социалистами, феминистами и поэтами. В 1888 году перебрался в Париж, где вскоре сделался личным секретарём писателя Катулла Мендеса.

В этот же период он заинтересовался оккультизмом и свёл знакомство с несколькими известными мистиками того времени – Папюсом, Станисласом де Гуайтой, Жозефом Пеладаном и Рене Кайе. Первоначально он сотрудничал с последователями теософии и мартинизма, одновременно публикуя статьи в символистских литературных журналах.

В 1889 году Жюль-Буа познакомился с писателем-декадентом Жорисом Карлом Гюисмансом, чьим верным другом оставался на протяжении многих лет. Отчасти под его влиянием он отошёл от сотрудничества с «христианскими оккультистами», а после того, как в 1893 году Жюль-Буа и Гюисманс открыто поддержали Жозефа-Антуана Буллана, французского священника, осуждённого католической церковью за поклонение дьяволу, его отношения с бывшими друзьями окончательно испортились.

В одной из своих статей Жюль-Буа обвинил де Гуайту в убийстве Булляна, после чего получил вызовы на дуэль и от де Гуайты, и от Папюса. Журналист принял оба вызова; тот факт, что он вышел из обоих поединков невредимым, а пистолет де Гуайты так и не выстрелил, он сам впоследствии объяснял «магическим вмешательством».

Вскоре последовала ещё одна скандальная дуэль: на этот раз Анри Антуан принял вызов от Катулла Мендеса, своего старого учителя, который счёл личным оскорблением статью Жюль-Буа «Конец Мессии», опубликованную в журнале Gil Blas в июне 1893 года и содержавшую нападки на христианство.

6 января 1894 года Сэмюэль МакГрегор Мазерс принял Жюля-Буа в свой Герметический Орден Золотой Зари.

После участия в деле Буллана Жюль-Буа занялся литературным творчеством, опубликовав драму «Героические врата Небес», музыку для которой написал композитор Эрик Сати, роман «Вечная кукла», в котором высказывались феминистские идеи, и исследование под названием «Маленькие религии Парижа», посвящённое анализу деятельности парижских оккультных кружков – от люцифериан до «мистических гуманистов».

В этой работе он открыто высказался в поддержку Эжена Вентра и Буллана. В 1895–1898 годах он активно печатается, публикует феминистские романы и пьесы, участвует в конвенциях оккультистов и изучает восточную мистику под руководством Вивекананды. Его книга «Сатанизм и магия», опубликованная в 1895 году и снабжённая предисловием Гюисманса, практически сразу после выхода в свет была внесена в ватиканский Индекс запрещённых книг. Некоторые исследователи считают, однако, что большая часть этого труда представляет собой эксцентрический вымысел и не может использоваться как достоверный источник информации.

В 1900 году Буа вместе с Вивеканандой предпринял путешествие в Индию, однако в итоге отверг восточные практики и внезапно принял решение обратиться в католичество. Перенеся тяжёлую болезнь, он вернулся в Европу, где вновь взялся за литературное творчество и издал книгу «Невидимый мир» (1902).

В 1906 году Жюль-Буа по представлению министерства народного просвещения Франции стал кавалером ордена Почётного Легиона. Позднее он начал дипломатическую карьеру, посещал с миссиями Испанию и США.

1 августа 1928 года он был по представлению министерства иностранных дел Франции возведён в ранг офицера Почётного Легиона.

Последнюю часть жизни Жюль-Буа провёл в США, где активно печатался в New York Magazine, New York Times и других изданиях. В своих поздних работах он критиковал фрейдизм, пропагандировал либеральные идеи. В одном из своих футурологических эссе, опубликованном в New York Times в 1909 году, он верно предвидел установление равенства полов, отток городского населения в пригороды и ряд технических изобретений, таких как мускулолёт. В статьях и эссе, посвящённых общественному устройству, Жюль-Буа пропагандировал идеи феминизма, описывая свой идеал «современной женщины» как женщину, свободную принадлежать самой себе, а не зависимую от мужчины, для которой обязанности жены и матери отступают на второй план.

Второй мемуар

Чтобы уничтожить сомнения, остающиеся в умах насчет моего открытия, я расскажу некоторые по­дробности о моих опытах и докажу, что мне невоз­можно было принять иллюзии за действительность, особенно при обстоятельствах, сопровождающих мои опыты.

Металл, избранный мной основанием для опытов, суть серебро, отличающееся от других металлов своими химическими свойствами, которые, как известно, столь характерны, что позволяют смешивать его с другими металлами; вследствие этой же причины его легко полу­чить химически чистым; так что, работая над этим ме­таллом, я совершенно ясно мог отдать себе отчет во всех частных или общих изменениях, которые происходили в нем от воздействия употребленных мной химических веществ.

При первых попытках я убедился, что в золото пре­вращалось весьма малое количество серебра, до того малое, что я сначала сомневался в успехе дела, хотя и был вполне уверен в том, что употребленное мной серебро не содержало ни малейшей примеси золота.

Если бы мне пришлось сообщить один только этот результат, то, конечно, каждый имел бы право сомне­ваться в том, было ли употребленное мной серебро химически чисто; кроме того, каждый мог бы сказать, что серебро всегда содержит примесь частиц золота и что поэтому нет ничего удивительного в том, что я получил его. Допущу, что серебро могло содержать примесь золота; но чего уже я не могу допустить, так это предположения, будто я подвергся иллюзии, ког­да при многих капитальных опытах я видел, как все употребленное мною серебро изменило свой вид и свои свойства; металл, который до опыта был впол­не растворим в азотной кислоте, после опыта сделал­ся совершенно нерастворим в этом реактиве; напро­тив, он сделался растворим вполне в царской водке и в серных щелочах; одним словом, он приобрел все химические и физические свойства золота; все сереб­ро превратилось в золото.

Прибавлю еще, что я делал опыты над довольно значительными количествами, как я уже говорил об этом в предыдущем мемуаре, так что у меня не оста­ется никаких сомнений насчет совершившегося факта; я внимательно проследил все фазы весьма продол­жительных опытов, и если я не всегда пользовался одинаковым успехом, то все-таки главнейший факт превращения серебра в золото, не перестает сущест­вовать. Я имею честь представить Академии неболь­шую часть этого перводобытого мною золота; легко убедиться в том, что на этом продукте лежит особый отпечаток, отличающий его от рудного золота, от зо­лота плацеров и золотоносных песков; когда оно сли­то, тогда его невозможно отличить от естественного золота, совершенно тождественного с ним.

Я имею честь представить Академии небольшой слиток этого сплавленного золота.

Чтобы предупредить всякую случайность относи­тельно моего открытия, я сверх запечатанного пакета, представленного мной Академии, отдал еще в третьи руки образчики моего искусственного золота и по­дробное описание приемов, употребленных мною при получении его.

В течение помянутых опытов, которые я видоизме­нял в формах, мне приходилось замечать разительные аналогии в явлениях преобразования различных ме­таллов, над которыми я работал; не входя в бесполез­ные подробности, я скажу только, что из своих опытов я вправе заключить, что преобразование меди в сереб­ро уже случалось у меня и вскоре сделается достояни­ем науки и что другие металлы, например, железо, также могут превращаться в медь, серебро и золото.

Теперь мне нужно добыть золото в большем коли­честве; и я отыскиваю приемы, необходимые для это­го, средств для которых у меня не хватает.

Это признание в бессилии не должно удивлять Академию; это случалось со всеми предшествовавши­ми мне изобретателями; ни один из них, сколько я знаю, не был в состоянии усовершенствовать свое от­крытие собственными средствами, и весьма часто они лишались плодов своего открытия, истощив все свои средства или упав духом в борьбе со всеобщим недо­верием и невниманием.

Что же касается тех последствий, которые могут произойти вследствие открытия способа превращения серебра в золото, то я предоставляю проница­тельности Академии предусмотреть все повороты и преимущества в коммерческих сношениях народов, в нашей финансовой системе и в обоюдной ценности произведений почвы и промышленности.

Объявляя о факте своего открытия, я не имел в ви­ду своего собственного обогащения, а заботился лишь о пользах науки и об обогащении своей родины.

Будучи орудием Провидения, руководившего мо­ими попытками, я повиновался только увлекавшему меня стремлению и теперь прошу совета и поддерж­ки у первого ученого общества в мире.

Мемуары, представленные в Парижскую Академию Наук в 1853-1854 годах Теодором Тифферо

Первый мемуар

Ко всем чудесам промышленности, которыми оз­наменовался XIX век, я, скромный и неизвестный труженик, прибавляю свой камень на постройку об­щего здания. Пары и электричество уже изменили условия нашей жизни (и кто может сказать, на чем остановится их могущество); но кроме них есть еще и другие двигатели общественного богатства; я хочу указать на один из них, открытие которого совершен­но изменит условия труда и может устрашить самые смелые умы своей громадной важностью. Я решаюсь сообщить свое открытие публике единственно пото­му, что его важность прибавит новый блеск к славе моего отечества.

Я нашел средство производить искусственное золо­то; я делаю золото.

При этом сообщении я уже слышу возгласы неверующих и сарказм ученых; но я отвечаю и тем и другим: слушайте и смотрите!

Будучи сначала учеником, а потом преподавателем  химии в высшей приготовительной школе Нанта, в 1840 году, я исключительно посвятил себя изучению металлов, убежденный в том, что эта часть химии представляет обширное поле деятельности для на­блюдательного человека, и, наконец, решился пред­принять путешествие в Мексику, эту классическую страну металлов. В декабре 1842 года я отправился, скрыв настоящую цель своего путешествия, под ви­дом изучения еще нового тогда искусства дагерроти­пии и мог объездить во всех направлениях эти не­обозримые страны, эти плацеры[i], провинцию Сонору, Калифорнию, которая впоследствии обратила на себя взгляды всего мира. Изучая залежи металлов, поро­ды, в которых они встречаются, их различные физи­ческие состояния, расспрашивая рудокопов и сравни­вая их наблюдения, я пришел к тому убеждению, что металлы в своем образовании подчинены известным законам, проходят через известные периоды возраста­ния, которые хотя неизвестны нам, но своими резуль­татами поражают всякого, кто внимательно их изучил. Раз ставши на эту точку зрения, я стал прилежнее де­лать свои изыскания, и они становились более успеш­ными; мало-помалу все для меня становилось яснее, и я, наконец, уяснил себе тот порядок, которого я дол­жен был придерживаться при своих работах. После пятилетних розысков и трудов я успел, наконец, сде­лать искусственно несколько граммов совершенно чи­стого золота.

Невозможно описать ту радость, которая овладе­ла мной по достижении этой, столь желанной, цели. С тех пор только одна мысль преследовала меня: ско­рей вернуться во Францию и обогатить своим откры­тием мое отечество. Выбраться из Мексики в то время было весьма трудно, ибо американцы овладели Вера-

Круцом, Мехико и Тампико, так что на проезд от Гва­далахары до Тампико я должен был употребить шесть месяцев; только оттуда я уже успел выехать во Фран­цию, в мае 1848 г.

По возвращении во Францию, я снова постарался убедиться в свойствах полученного мною золота: кри­сталлизация, вид, плотность, превосходная ковкость, тягучесть, совершенная нерастворимость в простых кислотах, растворимость в царской водке[ii] и в щелоч­ных серных смесях — одним словом, все свойства зо­лота. Количество, добытое мною, не оставляло ника­кого сомнения насчет моего открытия и насчет не­значительности нужных для его приготовления из­держек.

Теперь, чтобы уничтожить все чудесное для мно­гих в моем открытии, я должен сообщить взгляды, руководившие мною при работах, и показать, что мой успех есть плод логических выводов из фактов уже принятых наукой.

Металлы — не простые тела, а сложные

Алхимики и герметические философы средних ве­ков не имели никакой определенной, ясно сознанной теории в своих разысканиях о природе металлов; ру­ководимые мистической идеей и взирая на все тела природы как на смесь материи и божественного духа, они надеялись вырвать у природы тайну этой смеси и, освободив грубую материю от эссенции, привести ее к одному типу, по крайней мере относительно метал лов. Отсюда произошла идея того, что они называли великим делом, философским камнем, превращени­ем металлов.

Посвященные разделялись на множество сект; одни тщетно надеялись открыть панацею, способную про­длить человеческую жизнь, тогда как другие, более положительные, ограничивались отысканием спосо­ба превращать неблагородные металлы в благород­ные и драгоценные, т. е. в серебро и в золото.

Труды этих людей остались бесплодными, исклю­чая разве открытия некоторых чудесных лекарств, на целебную силу которых они впервые указали; эти лекарства были преимущественно заимствованы меж­ду сурьмяными и ртутными препаратами. В начале настоящего столетия было в моде расточать сарказм по адресу этих безумцев старых времен, и только теперь наберется едва несколько ученых, отдающих справед­ливость идее, первоначальной мысли, руководившей алхимиками.

Факты современной науки еще далеко не опровер­гают мнений и наблюдений этих философов; напро­тив, превращение металлов возможно, положительно возможно, по крайней мере в моих глазах; это совер­шившийся, доказанный факт и в этом не может сомне­ваться ни один непредубежденный ум.

Установим сначала плодотворный принцип, при­нятый в настоящее время всеми химиками: свойства тел зависят от их молекулярного состава.

В природе мы встречаем большое число полиформ­ных тел, которые получают весьма различные свойст­ва, смотря по системе, в которой они кристаллизуются, хотя, вместе с тем, состав их не претерпевает никакого изменения. Так, ромбоэдрическая углекислая известь, или известковый шпат, и призматическая углекислая

1ПО

известь, или аррагонит, совершенно одинакового со­става, а, между тем, свойства их весьма различны. На­ука достигла возможности воспроизводить эти две со­ли, по желанию, в обеих формах. Одна из этих солей обладает способностью двойного преломления, другая не имеет этого свойства; одна гораздо плотнее другой; одна, наконец, кристаллизуется при обыкновенной температуре, а другая — только при температуре 100 градусов.

Всем известно, что сера обладает различными свой­ствами, смотря по температуре, которой подвергают ее, и по кристаллической форме, придаваемой ей. Множе­ство металлических окислов, каковы, например, неко­торые окислы железа и хрома, замещая в солях другие основания, придают им и другие свойства и притом в весьма типичных формах. Окислы цинка, ртути, мно­гие соединения этих металлов изменяют свои свойства под влиянием изменения молекулярного состава, про­изведенного теплотой или электрическими силами. Губчатая платина, глина, накаленная добела, произво­дят, вследствие простого погружения их в смесь кис­лорода и водорода, соединение этих двух газов, т. е. об­разуют воду.

Не встречаемся ли мы ежедневно с подобными же явлениями и в органическом мире? Не преобразует­ся ли крахмал в сахар от одного соприкосновения с серной кислотой, так что эта последняя нисколько не изменяется в своем составе? Не присутствию ли азоти­стого вещества обязано своим происхождением явле­ние брожения, явление, которое производит в органи­ческих веществах столь любопытные преобразования? Наконец, синерод, этот сложный радикал, не есть ли продукт действия щелочного основания на азотистое вещество? Я бы мог привести в подтверждение вышеупомянутого принципа тысячи других примеров, если бы только не боялся упрека в хвастовстве зна­ниями. Поэтому я просто повторю еще раз, что нет ничего вернее той мысли, что конституция тела, из­меняясь, приобретает новые свойства, продолжая со­хранять свою непосредственную природу, или, если хотите, свой состав.

Следовательно, достаточно открыть такое тело, ко­торое своей каталитической силой могло бы подейст­вовать на преобразуемое тело, и тогда для преобразо­вания сего последнего останется только привести его в некоторые условия соприкосновения с первым. Вот этот-то принцип, признанный всеми современными химиками, был приложен мною к моим исследовани­ям, и именно ему я обязан своим успехом.

Неужели я должен повторять здесь все, что было сказано и написано в новейшие времена о вероятно­сти сложного состава металлов? Если начнем с тео­рии Шталя, признававшего металлы составленными из радикала и начала, названного им флогистиче-ским, и кончим Лавуазье, который своей теорией процесса горения указал ложную дорогу исследова­телям; если, наконец, припомним, что все бесчислен­ные тела природы, животные и растения, образова­ны только из трех или четырех элементов, несмотря на свое громадное разнообразие; если поразмыслим о том, что природа произвела все сложные тела с по­мощью лишь небольшого числа простых веществ, то тогда окажется вполне логичной та мысль, что со­рок с чем-то металлов, признаваемых в настоящее время за простые тела суть не что иное, как смеси или соединения какого-нибудь единственного, быть может, радикала с другим неизвестным и малоизу­ченным телом, действие которого, без сомнения, ус-

кользает от нашего внимания, но которое тем не ме­нее одно и производит все изменения в свойствах ра­дикала и показывает нам сорок металлов, тогда как в действительности существует только один. Каким образом можно допустить ту мысль, что природа со­здала такое количество разнородных металлов для образования неорганического царства, тогда как для создания бесчисленного числа животных и растений она употребила в дело всего-навсего каких-нибудь четыре элемента? Если кто-нибудь откроет это неиз­вестное тело, ускользавшее от стольких розысков, и заставит его подействовать на какой-нибудь ме­талл, то разве будет тогда удивительно для нас, если этот человек изменит природу металла, придав ему вместе с другой молекулярной конституцией и свой­ства того металла, в котором эта конституция суще­ствует нормально?

Я думаю, что сказанного достаточно для всякого, кто хоть немного знаком с физическими науками и имеет здравый смысл. Теперь же я выскажу свое положение определеннее. Я могу производить золо­то и совершать полное преобразование данного коли­чества металла в чистое золото. Я уже упоминал, что количество это было в несколько граммов, и до сих пор мне еще не приводилось совершать опыт с более значительной массой, так что я не могу сказать, что­бы мое предприятие было заведено на широкую но­гу. Для достижения этого мне нужны средства, по­этому я обращаюсь к тем лицам, которые пожелают войти в сношения со мной. Я не желаю — если толь­ко не буду принужден к тому — участи стольких за­бытых в своем отечестве изобретателей, т. е. не желаю предложить свое открытие иноземцам, чтобы дать чрез это возможность нашим соперникам в промышленности воспользоваться им помимо нас. Я обраща­юсь к своим соотечественникам и ожидаю от гласно­сти той помощи, в которой я нуждаюсь для оконча­ния своего дела.

В заключение, я считаю бесполезными и даже вред­ными рассуждения о громадной важности искусствен­ного производства золота. Франция обладает самым большим в Европе количеством звонкой монеты, имен­но около 3-х миллиардов франков; будущее понижение ценности золота, вследствие обильного ввоза его из Австралии и Калифорнии, суть два факта, легко сравни­ваемые между собой и следствия из которых вытекают сами собой.

[i] * Золотые россыпи (фр.).

[ii] Смесь азотной (1 доля) и соляной (3 доли) кислот, сильней­ший окислитель, растворяет золото, не растворимое в каждой из этих кислот.